Заметки на двух языках

Автор считает своим долгом предупредить, что вся эта история — совершенная выдумка. Любое сходство персонажей с реальными людьми носит абсолютно случайный характер. Les personnages et les situations de ce récit étant purement fictifs, toute ressemblance avec des personnes ou des situations existantes ou ayant existé ne saurait être que fortuite. Вот и Рождество прошло! С Рождеством всегда как-то попроще… С Рождеством во франко-русской семье вопрос один: дарить детям подарки или не дарить. Не смотрите на меня, как на скрягу и безжалостного «детомучителя»! Я не о том, что не надо детям дарить подарки вообще. Я о том, что следует решить: завалить ли их кучей ненужных игрушек, штучек-дрючек и прочих сладостей в ночь на 25 декабря, по западной, т.е. католической традиции, или на Новый Год, как это было, да и до сих пор принято на шестой части суши земли. Ça y est, Noël est passé ! De toute façon, Noël, c’est toujours plus simple… A Noël, dans une famille franco-russe, il n’y a guère qu’une seule véritable question: offrir des cadeaux aux enfants ou non. Oh, ne me regardez pas comme si j’étais sans coeur, comme si j’étais un bourreau d’enfants ! Il n’est pas ici question de ne rien leur offrir du tout. La question est de savoir si on les inonde de jouets inutiles, de gadgets et autres sucreries dans la nuit du 25 décembre, suivant la tradition occidentale, ou plus exactement catholique, ou si on le fait au nouvel An, comme c’était et c’est d’ailleurs toujours la coutume en Russie et dans les républiques de l’ex-URSS. Поэтому и говорю: просто с Рождеством . Если с подарками решено, то можно расслабиться и не думать ни о чем. То есть почти расслабиться. Потому, что как всегда в контексте разношерстных семей, кто-нибудь обязательно поспешит нагадить, или просто захочет делать по-своему. Например, каждый год французские бабушка с дедушкой настаивают на том, чтобы подарить ребенку свои подарки 25 декабря, а не на Новый Год. Как будто ты не просил их, не объяснял им годами, почему так лучше не делать!.. Но это еще ничего. Это еще терпимо, поскольку с Рождеством все всегда очень просто: индейка (с подарками или без), фуа-гра, шампанское, всякие религиозные и языческие (в основном кулинарные) традиции, трали-вали бум-бум, и дело в шляпе. Зато с Новым Годом все намного сложнее… C’est pour ça que je dis que Noël, c’est simple. Une fois la question des cadeaux réglée, tu peux te détendre et ne plus penser à rien. Enfin, presque. Parce que comme c’est toujours le cas dans les familles bigarrées, il y a toujours quelqu’un pour venir te chercher des poux dans la tête, quelqu’un pour n’en faire qu’à la sienne, de tête. D’année en année, par exemple, et ce / même si tu te tue à leur demander de ne pas le faire et à leur expliquer pourquoi, les grands-parents côté français s’entêteront à offrir leurs cadeaux aux enfants le 25 décembre, et non au nouvel An. Mais ce n’est pas si grave. C’est tout à fait supportable, parce qu’avec Noël, tout est toujours très simple: la dinde (avec ou sans cadeaux), le foie-gras, le champagne, tout un tas d’autres traditions religieuses ou païennes (traditions le plus souvent culinaires, soit dit en passant) et tout le tralala, et l’affaire est dans le sac !  Pour ce qui est de nouvel An, tout est bien plus compliqué... Раньше было как? Рождество встречаешь в семье, а на Новый Год зажигаешь по полной. А тут у тебя и Рождество по-прежнему семейный праздник, и Новый Год теперь, типа, тоже. Опять Дед Мороз (в этот раз весь в синем и со Снегурочкой), опять пресловутые подарки под ёлкой. И как-то слабо представляешь себе, что твой ребенок будет разворачивать подарки с няней, которая ему медовым голосом объяснит, что папа с мамой пошли гулять и что они, наверно, напились не по-детски, и поэтому ты в Новый Год один, грустный, без родителей… но не слушай злые языки, которые говорят, мол, как встретишь, так и проживешь весь этот год… один, пока родители пьянствуют… Comment c’était avant de rencontrer ta moitié ? Tu fêtais Noël en famille, et au nouvel An, tu faisais la fête et partait en vrille sans limites. Mais maintenant, tu as toujours Noël, la fête familiale, et tu as le nouvel An… Ben… fête familiale aussi ! Avec le Père Noël (cette fois en costume bleu, flanqué de sa fille Snegourochka) et re-les fameux cadeaux sous le sapin. Et tu as du mal à t’imaginer ton enfant déballant ses cadeaux avec la baby-sitter, qui lui explique de sa douce voie compatissante que papa et maman sont partis faire la fête, et qu’ils sont sans doute déjà complètement saouls, et que c’est pour ça que tu passes le nouvel An tout seul, triste, sans les parents… et qu’il ne faut pas écouter les langues de vipères qui disent que tu passeras l’année entière comme tu as passé la soirée du nouvel An… Seul, pendant que tes parents picolent… Это во-первых. Во-вторых, разница во времени. Тот, кто так или иначе уже жил на две страны (или в разных часовых поясах), сразу меня поймет. Ça, c’est une chose. Mais il y a pire. Il y a le décalage horaire. Celui qui d’une façon ou d’une autre a vécu entre deux pays, ou dans des fuseaux horaires différents comprendra tout de suite. Дело в том, что когда ты здесь только выставляешь на новогодний стол, так сказать, по-дипломатически составленный набор несовместимых блюд из двух стран: оливье и фуа-гру, сельдь под шубой и конфи-де-канар, перепелки с холодцом... И делаешь ты это поздно по здешним меркам, а именно без пятнадцати десять, поскольку твоя половина хочет встретить полночь за столом, но не может, в отличие от тебя, француза, сидеть за ним более двух часов (дескать, у нас в России так принято). Когда ты только заканчиваешь с приготовлениями и хочешь приступить к трапезе, дабы насладиться результатами своего немалого кухонного труда, то там уже почти двенадцать. А значит, надо быстро быстро открыть шампанское, послушать Путина, загадать желание, чокнуться под бой курантов, выпить до дна и… Пошло поехало: вся родня вместе с друзьями бомбит тебя смс-ками и звонками! С наступившим! Ура! Всех благ!.. Длится это дико долго, и к двенадцати по-местному ты либо совсем пьян, либо чудовищно зол от того, что поесть так и не успел. Все остыло, и ты остался один, так как праздник для спутницы жизни состоялся, и с двухчасовой разницей во времени она заснула на диване, как обычно... Voilà comment ça se passe: quand tu viens juste de finir de poser sur la table un mélange tout diplomatique de plats incompatibles issus des deux cultures: la macédoine « Olivier » et le foie-gras, le hareng en fourrure et le confit de canard, les cailles et le pâté de tête à la russe… et tu fais ça particulièrement tard par rapport aux habitudes locales, et très exactement à dix-heures moins le quart, parce que ta moitié veut être à table au changement d’année, mais ne peux pas y rester plus de deux heures (à la différence de toi, français, qui peut passer toute une journée à table…) Quand tu viens juste de quitter le tablier après avoir passé des heures à tout préparer, entre les courses et la cuisine, et que ton seul souhait est de profiter enfin de ce travail plein d’abnégation, et bien, là-bas, en Russie, il est presque déjà minuit. Et il faut donc se précipiter pour ouvrir le champagne, écouter Poutine, faire je ne sais combien de vœux stupides, trinquer au son des douze coups de minuit, boire cul sec et… C’est parti mon kiki ! Toute la belle-famille appelle et les amis te bombardent de sms ! Bonne année ! Hourra ! Meilleurs vœux ! Et cela dure longtemps, et lorsque minuit heure locale approche, sois tu es déjà rond comme une barrique, soit tu es devenu complètement agressif parce que tu n’as même pas eu le temps de manger, que tout a refroidi, et que tu te retrouves seul, parce que pour ta chère et tendre la fête est déjà finie, et que comme chaque année, elle s’est prématurément endormie sur le canapé du salon… Наверно, поэтому в нынешнем году ваш покорный слуга свалил с семьей к родственникам в Швецию, под Стокгольмом, подальше от линии фронта. Поддаемся местному колориту без оглядки! В области кулинарии, правда, разбавляем местные традиционные блюда привезенными с собой французскими деликатесами. Мы же все-таки тоже люди… C’est sans doute pour cela que cette année votre serviteur est parti chez des parents en Suède, non loin de Stockholm, loin de la ligne de front. Pour se laisser aller aux traditions locales ! Pour ce qui est de la table, il est vrai, il est prévu de diluer les spécialités locales et plates traditionnels avec quelques petites gourmandises ramenées de France dans les valises. On peut bien se faire plaisir, quand même… J’écris ces lignes en cette toute fin de décembre. Vous, vous les entendrez le 2 janvier, lorsqu’il ne restera du Réveillon que quelques centaines de grammes en trop et un arrière-goût de gueule de bois à peine perceptible. Je ne sais pas comment ça va se passer, mais le plan pour le Nouvel An est simple: éteindre le téléphone exactement à 21:59 heure locale pour ne le rallumer que le 1 janvier au soir. Vous pouvez vous inonder SMS, vous pouvez vous noyer sous la quantité d’appels et de messages instantanés ! Moi, j’ai la ferme intention de passer un moment agréable avec ceux qui seront à mes côtés. Tous les autres, je leur souhaiterai la bonne année l’année prochaine ! Пишу эти строки накануне нового года, а вы их услышите аж второго января, когда от праздников уже не останется ничего, кроме, может быть, нескольких лишних сотен грамм и очень-очень слабого отголоска новогоднего похмелья. Мне еще неизвестно, как в этом году все и пройдёт, но план таков: вырубить мобильный телефон ровно в 21:59 по местному времени и включить его обратно только к вечеру первого января. Пишите, сколько хотите смс-ок, мучайтесь от бесконечного потока сообщений и звонков! Я намерен, может, и скромно, но с удовольствием, отметить первые минуты 2016 года с теми, кто рядом. А всех остальных поздравлю уже в следующем году! Bonne année, Happy New Year, C Новым Годом, Gott nytt аr !

Во Франции прошли региональные выборы. Первый тур состоялся 6 декабря, а второй — ровно через месяц после парижских терактов. Именно поэтому о них мало говорили. И именно поэтому предвыборная кампания была приостановлена почти на 3 недели. En France viennent juste d’avoir lieu les élections régionales. Le premier tour s’est déroulé le 6 décembre, le second le 13, soit un mois jour pour jour après les attentats parisiens. C’est pour cette raison qu’on en a presque pas parlé jusqu’à quelques jours avant le scrutin. C’est aussi pour cela que la campagne électorale a été suspendue presque trois semaines suites aux exactions des islamistes, et ce d’un commun accord entre les partis et les candidats. Зато потом, когда очнулись политики и когда были опубликованы результаты первых опросов общественного мнения, шума и страстей стало предостаточно. Правда, региональная тематика, которая по сути должна была бы оказаться в центре дебатов и программных речей кандидатов, отброшена в сторону, как некая абстракция, не имеющая к действительности ни малейшего отношения. В центре внимания лишь одна тема: мигранты и так называемая «безопасность». Повестку дня диктует Марин Ле Пен и её сообщники из ультра-правой партии Нацфронт. Пиар отработан мастерски. Все кандидаты из других партии говорят либо о Ле Пен, либо на любимые ею темы. В эфире СМИ сплошные блондинки… Mais dès que les hommes politiques se sont remis en selle et qu’ont été publiés les premiers sondages, que d’émotion! Les sujets de politique régionale, qui auraient dû être au cœur des débats et des discours des candidats ont été escamotés, comme s’ils n’étaient qu’une abstraction. Au centre des attentions un seul thème: les migrants et la soi-disant « sécurité ». Quand à l’agenda politique, c’est Marine le Pen et ses sbires du Front National qui le dictent. Il faut l’avouer, la communication du Front est une machine efficace: tous les candidats parlent soit de le Pen, soit de ses thèmes favoris. Et sur nos écrans, des blondes, des blondes, des blondes… 6 декабря вечером, когда еще не были посчитаны все бюллетени, уже распространяется новость о том, что по количеству голосов Нацфронт — теперь первая партия Франции. Почти 6 миллионов избирателей выбрали Ле Пен. В пяти, а, может, и больше из 22 новоиспеченных регионов председателями вполне могут стать выдвиженцы из партии, которую лет пятнадцать назад все уважающие себя люди могли назвать только неприличными словами. И началось опять. «Этого нельзя допускать», «голосуйте за кого угодно, кроме как за Ле Пен» и так далее. Всю неделю между двумя турами — только об одном. И как мантру нашей жалкой современной политики все повторяют: «Нацфронт — Ле Пен — мигранты — нельзя — безопасность — Нацфронт — нельзя — безопасность…» Вечер 13 декабря. Заметьте, прошел ровно месяц после терактов. И в крупных медиа, и в частных лентах Фейсбука мы слышим и читаем: «Кукуреку! Ле Пены не выиграли ни одного региона». Все довольны? — Проходите граждане, спектакль закончился, кукареку! — Правда-правда, мы, французы, не такие плохие, забываем как страшный сон? — Проходите, проходите, кукареку… Le 6 décembre au soir, alors que tous les bulletins ne sont pas encore dépouillés, la nouvelle se répand comme une trainée de poudre: le FN est « le premier parti de France » avec presque 6 millions de voix. Dans au moins cinq des 22 régions nouvellement redécoupées, ce sont des candidats du Front National qui pourraient devenir président, de ce parti qu’il y a quinze ans encore toute personne qui se respecte ne pouvait désigner que par des jurons et autres noms d’oiseau. Et voici que la propagande des partis s’emballe à nouveau. « Votez pour qui que ce soit sauf pour le Pen » etc. Durant toute la semaine qui sépare le premier tour du second, on nous ressasse comme un si le disque était rayé : « FN — jamais — migrants — sécurité — FN — migrants — jamais… » Au soir du 13 décembre. Un mois jour pour jour après les attentats. Que ce soit dans les médias ou sur les pages Facebook et d’ailleurs, on entend et on lit: « Cocorico! Le FN n’a gagné aucune région ». Tout le monde est content? Circulez, il n’y a rien à voir, Cocorico! Vite vite, nous ne sommes pas si mal que ça finalement, nous, les Français. Oublions ça, voulez-vous bien? Circulez, circulez, Cocorico!  Но позвольте задать вопрос: что же на самом деле случилось? А случилось следующее: — действительно in extremis избиратели пошли голосовать, и ультраправая партия не набрала абсолютного большинства голосов ни в одном регионе; — это значит, что в региональных палатах они не будут мажоритарными; — и, что символически очень важно, не будет председателя региона с фамилией Ле Пен. Но: — в очередной раз за Нацфронт проголосовало рекордное количество избирателей, в данном случае 6,8 миллионов. Хочется просить « jusqu’ou s’arrêteront-ils? », как говорил юморист Coluche; — к тому же эта партия почти втрое увеличила количество своих представителей в региональных палатах. Их теперь 358 — один из пяти. Mais mais une minute! Permettez-moi de vous poser une question! Que s’est-il passé au juste? Et bien voilà ce qui s’est passé : — in extremis les électeurs sont allés aux urnes, et le parti d’extrême droite n’a remporté de majorité absolue des suffrages exprimés dans aucune des régions. — Cela signifie que dans les assemblées régionales ils n’auront la majorité absolue nulle part. — et que, et c’est symboliquement important, nous n’aurons aucun président de région de la famille le Pen. Mais: — Une fois de plus, le FN bats des records de suffrages exprimés en sa faveur. Presque 6,8 millions de voix cette fois-ci. Jusqu’où s’arrêteront-ils, comme disait Coluche. — Ce parti a triplé le nombre de ses conseillers régionaux. Ils sont au nombre de 358. Un sur cinq. Можно ли назвать это победой? Чья и над кем тогда? Стоит ли радоваться? Уверен, что нет. Ведь впервые с таким результатом произошло то, чего мы, прогрессивные люди, боялись уже давно. Нацфронт стал партией, за которую голосовать уже не стыдно. Партией, которая привлекает нашу потерянную молодежь. Партией, которая набирается опыта и средств, ведь каждый новоиспеченный региональный представитель — это деньги, право нанимать помощников за счет налогоплательщика. Это то, что в России называют «административный ресурс». И это одновременно сильно упрощает процесс получения 500 подписей для регистрации кандидатуры Марин Ле Пен на предстоящие президентские выборы… Peut-on vraiment appeler ça une victoire? De qui, et sur qui, alors? Faut-il vraiment s’en réjouir? Parce que ce qui vient de se passer, c’est ce que nous craignons depuis de nombreuses années déjà. Le FN est devenu un parti pour lequel on vote et milite sans honte. Un parti qui attire les jeunes électeurs. Un parti qui acquiert expérience et moyens financiers. Ce qu’on appelle également en Russie la « ressource administrative » (административный ресурс). Ce sans compter que désormais recueillir les 500 signatures nécessaires à une candidature le Pen aux présidentielles n’est plus qu’une formalité ! Et à la différence de l’entre deux tours des présidentielles de 2002, aucune manifestation publique, personne dans la rue pour crier: « non!». Cocorico, entends-je? Est-il vraiment le moment de pavaner en criant sur les toits? В 2002, когда Жан-Мари Ле Пен вышел во второй тур, во Франции ежедневно проходили митинги против него. А на выходные между турами, 1 мая, на улицу вышли два миллиона граждан. И мы с восьмилетней дочкой были среди четырехсот тысяч протестующих в Париже. Помню как вчера. Мы с ней за несколько дней по её же просьбе изготовили самодельный большой плакат с надписью « Le Pen à la poubelle » (Ле Пен в мусорный бак) В этот раз между турами массовых митингов не было. Что будет на президентских выборах? Сколько нас будет на улицах, чтобы сказать « Le Pen à la poubelle », если дочурка одноглазого выйдет на второй тур? Боюсь, намного меньше. Так, что, по-моему, совсем не время кукарекать.

Всё. Выбор сделан. Завершилась работа пяти членов жюри 10-ой премии Russophonie за лучший перевод с русского языка на французский. Я был одним из этих членов жюри, впервые, кстати. Не спрашивайте меня, кто выиграл! Я клятвенно обещал никому об этом не говорить до 5 февраля. В этот день в парадном зале – точнее в свадебном зале — мэрии пятого парижского округа под вечер пройдет официальная церемония объявления победителя и вручения приза. Ça y est. Le choix est fait. Et le travail des cinq membres du Jury du 10e prix Russophonie pour la meilleure traduction du russe est terminé. Cette année, j’y ai pris part pour la première fois. Ne me demandez pas qui va avoir le prix ! J’ai promis de n’en parler à personne avant le 5 février, date à laquelle aura lieu la cérémonie officielle de remise du prix au lauréat. Зато известен так называемый шорт-лист из пяти книг, среди которых разыгрывался приз в последнем туре голосования. В него входят: — перевод «Веселого солдата» Астафьева, переводчик Анн Колдефи-Фокар (Аnne Сoldefy-Faucard), о которой я вам рассказал в одном из предыдущих выпусков. Издательство Du Rocher.— перевод Жака Дюверне (Jacques Duvernet) книги Артура Клинова «Минск: путеводитель по Городу Солнца», вышедший на русском языке в издательстве Ад Маргинем (привет моим неповторимым друзьям и легендарным издателям Саше Иванову и Михаилу Котомину). Во Франции «Минск» вышел в небольшом издательстве Signes et Balises.— перевод последних «Опавших листьев» Василия Розанова, переводчик Жак Мишо-Патерно (Jacques Michaut-Paterno), издательство Des Syrtes.— перевод романа Евгения Водолазкина «Лавр». Этой книге и переводу Анн-Мари Таксис-Боттон (Anne-Marie Tatsis-Botton) я посвящал отдельную «Заметку» этим летом. — и, наконец, перевод Адиль Белкедара (Odile Belkeddar) книги Чуковского «СеребряныйГерб». En revanche, la « short-list », composée des 5 livres retenus pour le dernier tour, est connue. C’est parmi ces cinq là que le jury a voté pour le lauréat du 10e prix. Il s’agit:— de la traduction d’Anne Coldefy-Faucard du Joyeux soldat de Vitor Astafiev, dont je vous avais parlé dans une précédente chronique,— de Minsk, cité de rêve, d’Arthur Klinau, traduit par Jacques Duvernet, paru dans la petite maison d’édition Signes et Balises,— des Dernières Feuilles de Vassily Rozanov, traduit par Jacques Michaut-Paterno, chez les Syrtes,— des 4 vies d’Arseni d’Evgueni Vodolazkine, traduit pour Fayard par Anne-Marie Tatsis Botton, et auquel j’ai consacré cet été une chronique,— et enfin de L’insigne d’argent de Korneï Thoukovski, traduit par Odile Belkeddar. Заметьте: только проза. Три классика ХХ-ого века и два живых автора. Но в шорт-лист попали те книги, перевод которых нам показался лучше остальных. И в списке всего лишь пять книг. Шли недетские торги между членами жюри. Остались за бортом переводы, которые я, например, очень хотел включить в список претендентов на приз, начиная с перевода «Вечер у Клэр» Гайто Газданова… Remarquez : que de la prose. Trois classiques du XXe siècle et deux auteurs contemporains… vivants ! Mais cette liste ne peut pas du tout prétendre à une quelconque représentativité de ce qui est traduit du russe et publié. Car c’est bien la qualité de la traduction qui a permis de les faire sortir du lot. D’autant qu’après d’âpres discussions il a fallu que chaque membre du jury fasse des concessions et accepte de laisser de côté des traductions qui auraient mérité d’être dans les 5 sélectionnés. Comme par exemple le magnifique Une soirée chez Claire de Gaito Gazdanov paru chez Viviane Hamy dans une traduction de Françoise Godet Konovlov et de l’énigmatique SC... Очевидно одно: шорт-лист никак не может претендовать на репрезентативность того, что переводят сегодня с русского во Франции. Зато в течение почти полугода я прочел, правда, иногда с трудом, но почти всегда с большим удовольствием около 70-ти книг. Что это за книги? Что сегодня переводят и издают во Франции? Вообще, с сентября 2014 по сентябрь 2015 вышло почти 100 переводов с русского. Среди них – почти 30 переизданий (преимущественно карманные издания уже опубликованных ранее произведений не только классиков, но и современных авторов). 70 книг — это новые переводы. Entre septembre 2014 et septembre 2015 on a publié en France environ 100 traductions du russe. Parmi elles, on dénombre une trentaine rééditions et 70 nouvelles traductions, que j’ai lu, le plus souvent avec grand plaisir. Стоит отметить, что среди этих новых переводов половина — переводы современных авторов. Остальное — авторы ХХ-ого века, за исключением четырех классиков, о которых я написал до этого. А среди этих четырех нет авторов первого плана, хотя много всего ещё стоило бы переводить или заново переводить из Толстого, Пушкина, Гоголя, или даже Лермонтова, или Тургенева... Les auteurs contemporains représentent la moitié de ces 70 livres. Pour le reste, il s’agit presque exclusivement d’auteurs du XXe siècle. De classiques à proprement parler il en est peu question, si ce n’est quatre livres d’auteurs de second plan. Если посмотреть распределение по жанрам, то переводят в основном художественную прозу, преимущественно романы. Второе место занимает мемуарная или автобиографическая проза (больше 12 книг), затем эссеистика, среди которой толстый, шикарно изданный том текстов Малевича. А только потом поэзия, которая представлена шестью книгами. Из них, кстати, три — стихи Анны Ахматовой. Si l’on s’intéresse au genre des œuvres traduites, on constante que dans leur grande majorité, ce sont des romans. Viennent ensuite les mémoires ou la prose autobiographique (plus de douze titres). Puis arrivent les essais, parmi lesquels l’imposant volume admirablement édité des Ecrits de Kasimir Malevichchez ALLIA. C’est ensuite au tour de la poésie, avec six livres, dont trois d’Anna Akhmatova. Театр почти не публикуется. В списке одна биография («Гибель Марины Цветаевой» Ирмы Кудровой в издательстве Fayard). Также есть только одна детская книга (пресловутый «Серебряный герб» Чуковского), одна историческая книга, один научно фантастический роман. On ne publie presque pas de théâtre. Dans la liste il y a une biographie (La mort de Marina Tsvetaeva d’Irma Koudrova chez Fayard). Et un seul livre jeunesse, L’insigne d’argent déjà cité. L’année dernière a par ailleurs été comblé un vide dans ce qu’on appelle la prose de guerre, avec la sortie du Joyeux Soldat, mais aussi d’un des plus grand livre sur l’occupation de l’Union Soviétique par les Allemands : Viens et vois d’Ales Adamovitch. Roman qui a inspiré le film Requiem pour un massacre d'Elem Klimov, disponible en DVD grâce aux éditions Potemkine. В прошлом году восполнился пробел в ассортименте доступной русской литературы на французском: почти одновременно вышли два важных романа из раздела военной прозы. Это упомянутый Астафьев и роман Адамовича «Иди и смотри» — очень жесткий роман, легший в основу сценария одноименного фильма Эдема Климова, который можно во Франции найти на DVD под названием « Requiem pour un massacre » — слабонервным от просмотра стоит воздержаться! Que dire d’autre sur cette année de traductions du russe ? Sans doute la question la plus importante, tout au moins à mes yeux, est la suivante : parmi ces quelques 70 livres, lesquels disparaîtront aux oubliettes à peine parus ? Quels sont ceux qui, au contraire, sont de véritables événements littéraires et resteront pour de nombreuses années sur l’étal des librairies ? A vrai dire, pas plus de sept ou huit. Et je suis d’accord avec vous, il n’y en a pas bézef. Et ce n’est pas fait pour nous rassurer... Что еще сказать об этой разношерстой выборке книг? Наверное, самый главный вопрос все-таки: какие из этих книг останутся на полках книжных магазинов и библиотек? Сколько из них останется незамеченным или будет забытым, так и не успев найти своего читателя? Что, наоборот, является настоящим литературным явлением и долгие годы будет радовать читателей? Увы, немного. По-моему, от силы семь-восемь книг. Да, согласен с вами, негусто. И жаль...

И снова нет другого пути. Снова надо, как 10 месяцев назад, написать о беспрецедентно страшных терактах в Париже. Читая сегодня мою тогдашнюю хронику о Шарли, я нахожу её — как и тогда, кстати — довольно банальной, но очень разумной. Напали бы неделю назад на редакцию или на журналиста, я бы сказал то же самое. Но сегодня все по-другому. De nouveau, il n’y a aucun choix possible. De nouveau, comme il y a dix mois, je ne peux vous parler que des terribles attentats parisiens. J’ai relu la chronique que j’avais en janvier consacré à la tuerie de Charlie Hebdo. Comme alors, je la trouve aujourd’hui plutôt banale, certes, mais juste et fondée. Si la semaine dernière les terroristes avait attaqué un média, j’aurais sans doute demandé qu’on la rediffusât telle quelle. Mais cette fois-ci, c’est différent. В этот раз (как неприятно звучат слова «в этот раз» …) нет конкретных целей, как тогда, в январе, когда убивали журналистов и евреев. Или тогда, когда Мохамед Мера напал на солдат арабского происхождения и на еврейскую школу. В этот раз расстреливали Париж. Cette fois-ci (comme cette formule est horrible !), cette fois-ci aucun groupe précis n’a été visé, comme les journalistes et les Juifs en janvier. Ou quand Mohammed Merah s’attaquait d’abord à des soldats d’origine arabe, puis à une école juive. Cette fois-ci nous avons assisté quasiment en direct à la course effrénée de fous furieux par les rues de notre ville, aimée et adorée. Et pour tous les parisiens, ou tout au moins la moitié d’entre eux qui habitent dans la partie est de la ville, les terroristes ont frappé «leurs» lieux, des endroits familiers et appréciés. В этот раз мы почти в прямом эфире с ужасом следили за стихийным и безумным движением каких-то сумасшедших вооруженных людей... Кто из нас, хотя бы раз, не был на стадионе «Стад де Франс»? Мы все ели и пили в одном из кафе на Rue Bichat. Все мы гуляли по набережной канала Сан-Мартэн, по которой машина смертников ехала к «Батаклану». Все мы были в одной из сотен подобных залов столицы, на который могли бы напасть вместо «Батаклана». Все мы сидели, сидим и будем сидеть на террасе такого же кафе, как Comptoir Voltaire или Сarillon. На моей улице погибло 17 человек. 17 мирных, ни в чем не виновных людей. Que puis-je dire? Sans être banal ni répéter ce que d’autres ont déjà dit ? Rien que sur les ondes et sur le site de RFI on peut lire et écouter de très nombreux articles de qualité. Comme par exemple l’article d’Anya Stroganova «Париж — это про жизнь». Ou bien les revues de presses quotidiennes de Sergueï Dmitriev ou Ksenia Gulia. Ce sont les dépêches, les interviews de survivants ou les avis d’experts recueillis par les journalistes de la rédaction. C’est aussi l’édition spéciale de dimanche soir où il fut question, entre autres, de la vague de panique qui, en quelques secondes, a traversé Paris. Suite à une fausse alerte, les piétons se sont mis brusquement à courir, à fuir les places publiques, à commencer par celle de la République. Se réfugiant dans les entrées d’immeubles, cherchant à se cacher dans les bars et autres commerces qui ont aussitôt fermé les rideaux et grilles métalliques. Une femme a été piétinée rue Bichat par la foule cherchant à fuir ce qu’elle a pris, à tort, pour une nouvelle attaque... Что я могу об этом написать такого, что уже не было написано и сказано?Только на волнах нашей радиостанции моими коллегами было произнесено много хороших и правильных слов. Это и замечательная статья Ани Строгановой под названием «Париж — это про жизнь». Это и подготовленные Сергеем Дмитриевым и Ксенией Гулиа ежедневные обзоры французской печати о терактах. Это и интервью с выжившими, и мнения экспертов о причинах и следствиях происходившего. Это и вечерний воскресный спецвыпуск о ложной тревоге на площади Республики, из-за которой волна паники почти мгновенно разнеслась по всему Парижу, заставляя людей прятаться в чужих подъездах, за железными занавесами бутиков и кафе... Nous tous, habitants des grandes villes, vivons dans un stress et une urgence permanente. Et même si « Paris est une fête », la capitale française n’est pas une exception. Selon moi, cette vague de terreur, ou plutôt cette tentative d’insinuer la peur est pour beaucoup la goutte de trop. Все мы, жители больших городов, живем в постоянном стрессе и спешке. И даже если Париж — праздник, который всегда с тобой, столица Франции — не исключение. Волна террора или, скорее, омерзительная попытка вселить в нас страх — для многих как последняя капля... En allant de chez moi jusqu’à la librairie, à pied, je passe le long du Canal à côté de chaque lieu ou l’équipe du Bataclan a fait des victimes. Sur le chemin du retour, je traverse la place de la République, devenue le triste lieu de rassemblement de ceux qui souhaitent se recueillir et avoir une pensée à la mémoire des victimes. Mardi soir, après une rencontre consacrée à Tchekhov à la librairie, j’ai pris, seul, le chemin de la maison. Par le boulevard Beaumarchais, qui devient sans crier gare le boulevard des Filles du Calvaire. Из дома до работы, если идти пешком, я прохожу вдоль канала, где захватившие «Батаклан» террористы, оставили после себя жертвы. Обратно — c работы до дома — через площади Республики, где по грустной уже традиции собираются те, кто хочет почтить память погибших. Arrivé, accablé de tristesse, jusqu'au Boulevard du Temple, mon cœur s’est mis à battre de plus en plus vite. A chaque pas qui me rapprochait de la République, je sentais mes jambes s’alourdir, comme si l’oxygène venait à manquer. Je me suis souvenu des récits de l’alpiniste Italien Reinhold Messner, notamment de son ascension de l’Everest. Je me suis souvenu qu’il racontait comme à compter du premier ressaut, chaque pas était semblable à un exploit. Que chaque dizaine de centimètres gravis était le résultat d’un incroyable effort de concentration de chaque muscle du corps et de l’esprit. Во вторник вечером, после встречи в книжном магазине, посвященной Чехову, я отправился домой один. По бульвару Бомарше, незаметно преходящему в Бульвар des Filles du Calvaire. Когда, подавленный грустью, я перешёл уже на Boulevard du Temple, защемило сердце, стало тяжело идти. Дышать становилось тяжелее с каждым шагом, приближающим меня к Республике. Ноги словно окаменели, как будто телу не хватало кислорода. Я вспомнил рассказы Райнхольда Месснера о покорении Эвереста. О том, как на пути к вершине горы каждый шаг превращался в настоящий подвиг. О том, как каждые десять сантиметров оставшегося до пика километра стоили ему чудовищного физического и интеллектуального напряжения. Je suis arrivé sur la Place. L’oppression ne cessa que lorsque je me retrouvais à hauteur des nombreux journalistes qui y étaient présents. Debout, face à ces centaines de bougies allumées au pied de la statue par la foule des parisiens venus se recueillir. J’ai alors compris que chacun d’entre nous était saisi par la peur depuis vendredi soir. Mais que lorsque nous étions ensemble, dans ces lieux où s’était produit l’impensable, la peur cessait et nous avions alors la certitude qu’ensemble, nous traverserions cette épreuve. Дошёл до площади. Рядом с толпой журналистов и простых прохожих, стоящих у памятника, мне стало легче. Глядя на сотни свечей, расположенных вокруг памятника, я понял: все мы, чтобы мы не говорили по отдельности, охвачены страхом. Но вместе мы верим, что выстоим. Combien de temps ce sentiment durera-t-il ? Je n’en sais rien. Peut-être que très bientôt nous nous réveillerons à nouveau, saisis d’effroi, dans la ville ensanglantée, avec ce sentiment désagréable que tout cela nous est déjà arrivé ? Je n’en suis pas sûr. Les bougies s'éteindront, les fleurs pourriront, sur les graffiti apparaîtront d’autres graffitis. Mais il me semble que pour moi, comme pour beaucoup d’autres, arriver jusqu’au centre de la place de la République restera un exploit, une ascension de l’Everest en solo sans oxygène. Сколько времени это чувство единства будет длиться? Не знаю. Может, уже совсем скоро мы снова проснемся в холодном поту в окровавленном городе и вспомним, что не так давно с нами это уже было? Я не уверен. Мне кажется, свечи погаснут, цветы завянут, над надписями появятся другие надписи, но для меня, как и для многих других, дойти до центра площади Республики всегда будет своего рода подвигом. Как покорение Эвереста — соло без кислорода.

И снова я накануне эфира сижу перед белым листом на экране компьютера... О чем я буду вам сегодня рассказывать ? О погоде. И не потому, что не о чем говорить, а потому, что в Париже сейчас осень. И для меня, по целому ряду причин, эта осень — особенная. В том числе и потому, что я перешёл почти полностью от общественного транспорта к так называемой — поколением моего дедушки — автобусной линии номер 11, то есть я везде хожу пешком. Идти по городу пешком — это иногда выбрать самый прямой и короткий путь, это новые маршруты и открытие того, что не видно из окна автобуса или тем более из глубин туннелей метрополитена. Вдалеке от шума и суеты больших проспектов можно увидеть то красочный дворик за чугунной оградой, то перед глазами открывается вид на Сену — утром, когда солнце только-только встало и освещает лишь шпили готических церквей и большой купол Пантеона на горе Святой Женевьевы... Это человек в черном пальто, который тебе открывает ворота в парк Buttes-Chaumont поздно вечером и разрешает пройти через  ночной парк, чтобы навестить друга в клубе Rosa Bonheur, расположенный на другом его конце. Поднимаешься по аллеям, и вдруг открывается вид на весь ночной Париж... Идти пешком — это быть вдвойне анонимным. Потому что в городе, где и так особо никому нет до тебя дела, когда ты идёшь, взгляды лишь пересекаются, но не останавливаются. Это не то же самое, как когда на тебя в метро пялится сосед, и тебе порой становится не по себе от одного взгляда. Париж осенью красив всеми огневыми оттенками листьев, от самого насыщенного красного до золотистого желтого, через все возможные оранжевые и коричневые. Париж осенью располагает к тоске. Тоска по счастью, за которым гонялся столько лет, но так и не догнал. Тоска по недавним временам, когда ты думал, что всё не так уж плохо. Тоска, которую не рассеют даже самые лучшие воспоминания о прошлом. Тоска, против которой единственное и последнее оружие — улыбка на ангельском лице твоего ребёнка. А если подумать, что впереди только зима, пусть всего лишь зима парижская, то кажется, что ты вместе с листьями упадёшь на брусчатку. Но на самом деле хочется задать вопрос: располагает-ли осень к тоске, или тоска располагает к осени ? Помню еще со школьных лет, что во времена поэтов Плеяды, у Ронсара и Дью Беллэ, осень — сезон урожая, сезон обилия. В Париже есть еще небольшие виноградные сады, где каждый год собирается веселая толпа любителей виноделия и празднует конец урожая. Вот-вот был совсем недавно такой праздник на Монмартре. Только надо признаться, что мы, жители большого города, это не видим, и обилие у нас в магазинах круглый год. Но не в этом дело. Образ тоскливой осени возник много лет после Ронсара, сначала у Руссо, а потом у романтиков и дошёл до наших дней. Хотелось бы прочесть стихотворения целиком, но прийдется ограничится отрывками. Вот у Бодлера, « Chant d'automne » (1859): « J'écoute en frémissant chaque bûche qui tombeL'échafaud qu'on bâtit n'a pas d'écho plus sourd.Mon esprit est pareil à la tour qui succombeSous les coups du bélier infatigable et lourd. II me semble, bercé par ce choc monotone,Qu'on cloue en grande hâte un cercueil quelque part.Pour qui? — C'était hier l'été; voici l'automne !Ce bruit mystérieux sonne comme un départ. » и далее из того же стихотворения « J'aime de vos longs yeux la lumière verdâtre,Douce beauté, mais tout aujourd'hui m'est amer,Et rien, ni votre amour, ni le boudoir, ni l'âtre,Ne me vaut le soleil rayonnant sur la mer. Et pourtant aimez-moi, tendre cœur ! soyez mère,Même pour un ingrat, même pour un méchant ;Amante ou sœur , soyez la douceur éphémèreD'un glorieux automne ou d'un soleil couchant. Courte tâche! La tombe attend — elle est avide !Ah! laissez-moi, mon front posé sur vos genoux,Goûter, en regrettant l'été blanc et torride,De l'arrière-saison le rayon jaune et doux ! » И еще напоследок стих Поля Верлена, « Chanson d'automne ». « Les sanglots longsDes violonsDe l'automneBlessent mon cœurD'une langueurMonotone. Tout suffocantEt blême, quandSonne l'heure,Je me souviensDes jours anciensEt je pleure Et je m'en vaisAu vent mauvaisQui m'emporteDeçà, delà,Pareil à laFeuille morte ». En Russie, où peut-être seulement chez Pouchkine ? Tout au contraire !Tout les russes connaissent en effet les célèbres vers extrait du poème « Осень » l’automne. А в России — а, может, только у Пушкина — все наоборот. Ведь все знают отрывок из стихотворения «Осень»: «Унылая пора! очей очарованье!Приятна мне твоя прощальная краса – Люблю я пышное природы увяданье,В багрец и в золото одетые леса». Mais beaucoup moins nombreux sont ceux qui connaissent la suite de ce poème, et en particulier la huitième strophe. Moi-même, je l’ignorais jusqu’à ce que ma rédactrice préférée ne me les récite... Но мало кто знает наизусть продолжение, включая меня, до разговора с моим незаменимым редактором. Ведь в этих строках, не без издевательства над своими зарубежными коллегами, он в очередной раз выворачивает романтизм наизнанку: «И с каждой осенью я расцветаю вновь;Здоровью моему полезен русский холод;К привычкам бытия вновь чувствую любовь:Чредой слетает сон, чредой находит голод;Легко и радостно играет в сердце кровь,Желания кипят — я снова счастлив, молод,Я снова жизни полн — таков мой организм(Извольте мне простить ненужный прозаизм)». Est-ce l’automne, qui prédispose à la mélancolie ? Où la mélancolie qui nous la fait aimer ? J’ai ma réponse à cette question. Et si cette question, comme moi, vous préoccupe, trouvez donc la réponse qui vous convient…. Располагает ли осень к тоске, или тоска располагает к осени ? Для себя я ответил на этот вопрос. Если он вас, как и меня, волнует, то найдите свой ответ...

Мигранты в последние месяцы наполнили не только новостные ленты, но и ещё стали заметнее, чем прежде, в наших городах, кварталах, на наших улицах. Проблема, конечно, не новая. Ведь на протяжение века наблюдались в Европе куда более масштабные потоки вынужденной эмиграции. Стоит ли напоминать о миллионах французов, покинувших свой дом и отправившихся в путь в поисках безопасного места во время двух немецких оккупаций в ХХ-ом веке? Некоторые наши правители пытаются улучшить свой имидж, пытаясь казаться более гуманными, чем соседи, при этом показывая сжатый кулак, чтобы ни мигранты, ни собственные избиратели не дай бог не приняли эти добрые слова за слабость! Не у всех получается. А некоторые президенты или премьер-министры действуют только кнутом, считая пряник абсолютно бесполезным, если не вообще, то, по крайней мере, в данном контексте. Но мне кажется, что это немного напоминает тени на стене в глубине Пещеры. Настоящее соприкосновение с этой проблемой происходит чуть ли не каждый день. И в сознании нашего избалованного поколения, которое не знало войны, мигранты — своего рода «проявители». Во внутренней картине мира большинства из нас постепенно «проявляются» вопросы, о которых обычно мы охотно забываем: вопросы о нравственных, этических и моральных нормах. Ces derniers mois, les migrants n’ont pas seulement investi les médias, mais sont aussi devenus de plus en plus présents dans nos villes, nos quartiers, en bas de nos immeubles. La question des migrations n’est pas nouvelle. Le 20e siècle a connu de très nombreux épisodes de migrations forcées. A commencer, pour la France, par l’exode à l’approche des armés Allemandes pendant les deux guerres mondiales. Certains dirigeants cherchent à redorer leur blason en ce montrant plus attentifs à ce problème que leurs homologues des pays voisins. Mais ils gardent néanmoins le point serré, et multiplient les discours de fermeté, cherchant à éviter à tout prix que leur soudaine « humanité » ne soit prise pour un signe de faiblesse. Certains présidents ou premier-ministres oublient, eux, la carotte pour ne manier que le bâton… Mais il me semble que pour notre génération d’enfants gâtés, celle qui n’a pas connu la guerre, son irruption, face à nous, par le biais des cet afflux de migrants agit comme un révélateur. Sur le papier photo, parmi nos préoccupations habituelles, apparaissent des questions que nous préférons la plupart du temps oublier. En effet, confronté au malheur d’autrui reviennent au premier plan les questions des normes morales et éthiques qui devraient guider notre action. Тот, из вас бывал в Париже в последние годы, наверняка видел странное ярко-зеленое здание на берегу Сены, между Национальной библиотекой и вокзалом Аустерлица. Это Институт моды. В нем, помимо самого института, есть и музей, а также несколько модных кафе и дискотек. Под ним проходит « Quai de la Gare ». На этой набережной, прямо под институтом, еще недавно располагался палаточный лагерь беженцев. Он был зачищен полицией на моих глазах ранним утром недели три назад. Я бы сказал, что палаток в нем было от 50 до 100. 8 биотуалетов. Кран с холодной водой. Вокруг на проволоках висело белье. Чистый лагерь. Насколько это возможно, конечно. Но те, кто проходил ночью по набережной мимо него, могли увидеть весь абсурд нашего общества, весь наш коллективный цинизм по отношению к мигрантам: на открытом танцполе Вандерлёста (одна из дискотек) молодёжь пляшет и пьёт под звуки живого микса техно-музыки. Кто-то сбоку от оживленной толпы курит, опираясь спиной на перила балкона. А прямо под балконом, этажом ниже, палатки, где спят, или, скорее, не спят люди, которые все потеряли и не знают, что их ждёт завтра… Ceux qui ont visité Paris ces dernières années ont peut-être aperçu un étrange bâtiment vert clair sur les berges de la Seine, entre la BNF et la Gare d’Austerlitz. C’est l’Institut de la Mode et du Design. Ce bâtiment abrite également quelques bars et discothèques. En dessous passe le quai de la Gare. Il y a encore quelques semaines, sur le quai, juste en dessous de l’Institut était installé un camp de réfugiés. Il a été nettoyé sous mes yeux par la police il y’a environ trois semaines. Je dirais qu’il était composé de 50 à 100 tentes, avec 8 toilettes de chantier et un point d’eau froide. Sur des fils, tout autour, du linge tente désespérément de sécher. Un camp propre. Autant que faire ce peut. Mais en marchant le long du quai à la nuit tombée, le promeneur pouvait assister à un tout autre spectacle, résumant à lui même le cynisme de notre société à l’égard des migrants. Sur la piste extérieure du Wanderlust, l’une des fameuses discothèques, les fêtards dansent sur un mix de musique électronique. Un peu à l’écart de la foule, l’un des noctambules fume une cigarette, accoudé au balcon vert pomme. Un étage plus bas, dans leur tente, dorment (ou plutôt essaye de dormir) ceux qui ont tout perdu et ne savent pas de quoi demain sera fait… Неожиданно в сентябре к одной моей подруге обратились с просьбой составить для одного фильма субтитры на французском. Мы стали работать в паре. Фильм называется «Побег из Москвабада» и центральная его тема — нелегальная иммиграция в Москве и борьба с ней. Главные герои фильма — сотрудники Федеральной миграционной службы, а не мигранты. Не буду распространяться подробно, скажу просто, что фильм показывает, как коррупция проникает во все эшелоны государственного аппарата и делает борьбу с нелегальной миграцией бесполезной и циничной. Показывает, как быстро становится невозможным соблюдать моральные принципы, оказавшись что среди мигрантов, что среди борцов с ними. Но я бы подчеркнул, насколько меня поразило, с какой грубостью представители власти обращаются к мигрантам. И не только к тем, у кого проверяют документы или арестовывают. Эта ненависть распространяется и на того, который по своим убеждениями с ними сотрудничает, находясь таким образом по одну же сторону баррикад. И тут-то невольно начинаешь думать: «Это у них так, а у нас все по-другому, все гуманнее». En septembre, une amie m’a demandé de préparer avec elle les sous-titres d’un film russe. Ce film s’appelle « Adieu Moskvabad », et son thème est justement l’immigration illégale à Moscou. Une fois n’est pas coutume, les héros ne sont pas des migrants, mais ceux qui les débusquent, les membres des services d’émigration du FMS. Sans rentrer dans les détails, ce film montrent bien comment la corruption, qui existe à tous les échelons du pouvoir, rend impossible la lutte contre l’immigration clandestine. Il montre également comme il devient vite impossible de suivre quelque règle morale que se soit, tant pour les migrants que pour ceux qui luttent contre eux. Je soulignerai néanmoins que j’ai été frappé de la violence et la haine avec laquelle ces représentants de l’Etat s’adressent à ces étrangers. Et pas seulement à ceux dont ils vérifient les papiers, mais de la même façon à ceux qui coopèrent et les aident. Bien sûr, comme souvent dans ces cas là, tu te mets à penser involontairement: « С’est là-bas que c’est comme ça. Chez nous, tout est différent, bien plus humain… » И как раз в эти дни мне посчастливилось самому побывать в отделение Министерства внутренних дел, где мигранты получают документы на время рассмотрения их ситуации. Я сопровождал одного знакомого, недавно попросившего во Франции политубежище. Он должен был только продлить документы, поэтому все сделали быстро, то есть за три часа. Не пришлось стоять в очереди с шести утра до пяти вечера, как тогда, когда он впервые подавал документы. Пришли мы чуть раньше назначенного времени около восьми. У ворот уже стояла толпа, стихийно самораспределившаяся в разные очереди. Il se trouve par ailleurs que j’ai eu récemment l’occasion d’accompagner un ami lors de ces démarches de demande d’asile politique à l’antenne de la préfecture de police située boulevard Ney. S’agissant d’un simple renouvellement de titre de séjour, titre provisoire, évidemment, cela n’a pris que trois heures. Il n’y a donc pas eu besoin de faire la queue de 6 heures du matin à 5 heures du soir comme c’est le cas lors d’une première demande. Nous sommes arrivés à 8 heures. Un foule compacte s’agglutinait déjà aux grilles de la Préfecture, répartie empiriquement en plusieurs queues distinctes. A 8h45 un groupe de policiers en uniforme sort du bâtiment. Quatre d’entre eux restent devant la grille. Le cinquième, roux, grand et baraqué, à la barbe idéalement taillée dont les reflets flamboyants s’accordaient avec harmonie au bleu foncé de l’uniforme, s’avança vers nous. Et se met à hurler: « Récépissé, là ! Pas récépissé, là-bas! ».Tout le monde ou presque se tourne vers lui avec les yeux ronds. Il semble clair que personne, ou presque, ne comprends le français. Certains, plus courageux que d’autres, s’approchent alors de lui en tendant un papier ou une convocation. Il réponds: « Oui, toi, là! Et toi, putain, tu es débile ou quoi, j’ai dit pas de récépissé, là-bas!!!! ». Tiens, ici aussi on traite les migrants comme du bétail… Cela ne viendrait donc à l’esprit de personne de dessiner les instructions, ou de préparer un panneau en plusieurs langues? В 8:45 ворота открываются, и выходит отряд полиции. Четверо остаются у ворот. Пятый неохотно двигается к толпе. Высокого роста, накаченный. И к тому же рыжий, с короткой стрижкой и довольно длинной, аккуратно до миллиметра выстриженной бородой. Оранжевый цвет бороды гармонично сочетается с темно-синей полицейской формой. И наш красавец начинает орать: «Ресеписэ! тут! Без ресеписэ, там!». Ресеписэ — это временный краткосрочный вид на жительство. Реакции со стороны собравшихся почти нет никакой. Все повернулись к нему и смотрят круглыми глазами. Понятно, что мало кто из них говорит по-французски. Что же нам надо делать? Тот повторяет еще раз, еще строже и громче. Некоторые люди напугано подходят к нему и протягивают бумагу. А он: «Да, туда ты! А ты, тупой, что ли? (пропускаю мат) Сказал, без ресеписэ — туда!!!» Так получается, чт

Раз в два или три года в конце октября я на несколько дней покидаю книжный магазин, чтобы сесть на поезд, идущий на восток, и через 4 часа оказаться в городе Франкфурте, который на Майне. Там ежегодно проходит Bookmesse, самая крупная книжная выставка в Европе, да, может, и вообще в мире. Туда ездят профессионалы книжной индустрии со всего мира. Tous les 2 ou 3 ans, fin octobre, je fuis la librairie pour quelques jours, remonte le boulevard Magenta jusqu’à la gare de l’Est, et prends l’express, direction: Francfort. C’est là que se déroule chaque année la Bookmesse, le plus grand salon du livre d’Europe, si ce n’est du Monde. C’est là que, venus des quatre coins du globe, déferlent les professionnels du livre. Масштаб события впечатляет. В 2014 году, по данным организаторов, ярмарку посетили 270 тысяч человек. Из них — 160 тысяч профессионалов, от писателей до книготорговцев, из 132 стран. Тут без остановки литературные агенты и издатели проводят переговоры, подписывают контракты. В шести павильонах на двух, трех или четырех этажах расположены тысячи стендов. Сюда приезжают все. Здесь заключается подавляющее большинство контрактов о продажах издательских и авторских прав. L’ampleur de l’événement en impose. En 2014, selon les organisateurs du salon, 270 000 personnes y ont participé. Parmi eux 160 000 professionnels de 132 pays, dans une large palette allant des auteurs eux-mêmes aux libraires en passant, bien sûr, par les éditeurs. Ici, les agents littéraires, se livrant à un marathon permanent, négocient, préparent et éditent les contrats. Dans six énormes pavillons de 2 à 4 étages on peut découvrir des milliers de stands. Tout le monde est là. Et c’est ici que se concluent la plupart des contrats de cession de droits et d’édition au monde. На самом деле это огромное пространство устроено чисто по-немецки. Это бесконечные аллеи и эскалаторы, толпа, отсутствие дневного света… Всё это создает очень холодную атмосферу. Все приходят сюда в первую очередь работать — лишь бы успеть встретиться со всеми, с кем намечено. Но за всем этим стоит абсолютно неповторимый мир, вне пространства и времени. Cet immense espace pour quelques jours dédié au livre est organisé et entretenu avec un soin très allemand. Les allées interminables, la foule, l’absence de lumière du jour… Tout cela crée une atmosphère plutôt froide. Et puis l’on vient ici avant tout pour travailler. Pour essayer de voir tous ceux avec qui on a convenu d’un rendez-vous parfois des mois à l’avance. Mais derrière cette façade, glacée de prime abord, se cache un monde à part, situé hors de l’espace et du temps. Когда я с вокзала вошёл в огромный холл экспоцентра, я почувствовал необъяснимое чувство легкости. По параллельному эскалатору, чуть ниже меня, поднималась женщина. Лицо у нее лицо было серьезное, я бы даже сказал, угрюмое. И тут она подняла глаза, посмотрела на вход на саму ярмарку. И я увидел на ее лице почти незаметную полуулыбку и блеск в глазах…. Я знал, что не один я радуюсь оттого, что вернулся в этот особенный мир, где все свои, где все бегают и заранее рады, что увидят коллег из других стран. Где на каждом шагу встречаешь знакомых и говоришь с ними то минуту, если опаздываешь на встречу, а, может, экспромтом пойдешь вместе перекусить сосиской с пивом и будешь вспоминать, как в этих же аллеях вы познакомились лет пять или десять тому назад… Lorsqu’à peine sorti de la gare, je suis entré dans l’immense hall d’accueil du Messe, le parc d’exposition, j’ai immédiatement ressenti une inexplicable impression de légèreté. Sur un escalier roulant s’élevant parallèlement au mien se tient une femme. L’expression sur son visage est sérieuse. Elle lève les yeux et regarde dans la direction de l’entrée du salon. Sur son visage se dessine un imperceptible sourire, ses yeux se mettent à briller… Je sais que je ne suis pas seul à éprouver la joie de revenir dans ce petit royaume où tous se réjouissent à l’idée de revoir ses collègues étrangers. A chaque minute, au hasard d’une allée, tu sais que tu vas rencontrer un visage connu. Et que si tu cours vers ton prochain rendez-vous, il se contentera d’un geste de la main ou d’un regard, de deux mots en guise de salut. Ou que, peut-être, cette rencontre imprévue se poursuivra une choppe de bière dans une main et une saucisse dans l’autre, à refaire le monde et à se souvenir comment vous avez fait connaissance il a 5 ou 10 ans dans ces mêmes allées sans âme. Но раз речь идёт о книжных ярмарках, не могу с вами не поделиться новостью, которая если не изменит вашу жизнь, то как минимум вас развеселит. Ведь так приятно, правда, когда твой сосед, который ещё недавно издевался над тобой из-за какого-нибудь промаха, попадает в ту же ситуацию. «Хорошо смеется тот, кто смеется последним», не так ли? Mais puisqu’il est question des salons du livre, je ne peux résister au plaisir de vous faire part d’une nouvelle qui ne changera sans doute pas votre vie, mais qui au moins, je l’espère, égayera votre journée automnale. Car n’est-il pas parfois si agréable quand il arrive à votre voisin la même tuile que celle pour laquelle, il n’y a pas si longtemps, il se moquait justement de vous? Rira bien qui rira le dernier, n’est-ce pas? Несколько лет назад Москва была «приглашенной столицей» на парижской книжной ярмарке. Был большой отдельный стенд со сценой, где выступали одни из лучших писателей из «лучшего города Земли»: Лев Рубинштейн, Дмитрий Быков, Юрий Буйда, Борис Акунин, Михаил Шишкин, Андрей Геласимов… На фоне стенда, за сценой, стояла огромная ширма, на которой были нарисованы крыши домов и небо. Местами можно было узнать силуэты известных парижских и московских зданий. Эфейлеву и Спасскую башни, Нотр-Дам и храм Христа Спасителя. Останкинская телебашня и Сакре-Кёр… В небе вместо птиц летали книги, а вместе с ними человек, олицетворяющий читателя. И лозунг красными буквами: « Volez avec nous! ». На французском, без перевода на русский. Очень быстро по аллеям ярмарки начали не без насмешек гадать, как правильно перевести эти слова: «Летайте с нами»? Или «Воруйте с нами»? Организаторы стенда неуклонно повторяли первый вариант, а среди посетителей, как и среди писателей, царило веселое замешательство. Il y a quelques années, Moscou était la « capitale à l’honneur » au salon du livre de Paris. A cette occasion, on avait installé un grand stand au cœur même du salon, avec une scène sur laquelle intervenait la fine fleur de l’écriture moscovite: Lev Rubinstein, Dmitri Bykov, Iouri Bouïda, Boris Akounine, Mikhaïl Chichkine, Andreï Guelassimov, etc. Au fond du stand, derrière la scène, un grand panneau représentant le ciel et des toits d’immeubles. De ci delà on pouvait reconnaitre la silhouette de bâtiments célèbres parisiens ou moscovites: la Tour Eiffel, le Kremlin, Notre-Dame, le Saint-Sauveur. La tour d’Ostankino et le Sacré-Cœur. En lieu et place d’oiseaux, ce sont des livres qui volent. Et parmi eux un jeune homme, personnification du lecteur. En lettres rouges, un slogan: « Volez avec nous ». En français uniquement. Très vite, dans les allées du salon on a commencé, non sans ironie, à se demander quelle était l’expression qui, en russe, avait inspiré ce slogan. Etait-ce «Летайте с нами»? c’est-à-dire voler comme un oiseau, ou «Воруйте с нами», ou voler prend un tout autre sens? Disons, plus criminel… Les organisateurs insistent, bien sûr, sur la première version. Parmi les visiteurs du salon et les écrivains, on est dans une joyeuse confusion. Dans une sorte de balancement bon-enfant entre les deux acceptions du verbe voler… Между прочим, вся эта история незаметно для всех предрекла злую шутку, которую судьба сыграла с куратором стенда Александриной Маркво. Жизнь свела её с одним из видных борцов с коррупцией в России (я им искренне желаю счастья!). После этого Маркво обвинили в мошенничестве. Дело, конечно, сшито белыми нитками, но поскольку через Маркво можно было попортить жизнь и её спутнику, Следственный Комитет Российской Федерации решил её «прессовать по полной», и Александрине пришлось улететь из Москвы надолго, если не навсегда. И книжное дело потеряло одного из талантливых организаторов книжных фестивалей и событий. Soit dit en passant, toute cette histoire aurait pu ne rester qu’une bonne blague, si l’une des organisatrices du stand, ayant lié son destin avec un des plus ardents militants anti-corruption russe, n’avait été peu après accusée de détournement de fonds. Cette affaire, bien entendu, est cousue de fil blanc, mais Alexandrina Markvo (à laquelle je souhaite tout le bonheur du monde) a subit de fortes pressions du Comité d’Enquête russe et a finalement été contrainte de quitter la Russie pour longtemps, si ce n’est pour toujours. Et le monde du livre a perdu l’une des plus talentueuses organisatrices d’événements culturels et littéraires. А вот недавно с помпой объявили на весь мир, что Парижскую книжную ярмарку (Le salon du livre de Paris) переименуют. Зачем, спросите? Вопрос не ко мне. Не будем даже гадать на эту тему. Новое название « Livre Paris ». Как красиво! И главное – просто. Понятно для всех тех, кто не понимал прошлое название. Читаешь и понимаешь сразу. Книга… Париж… Я бы сказал, понятно даже для тех, кто больше двух слов не прочтет. И сразу представляешь себя, как толпы нечитающей публики бегут туда, потому что, наконец-то, поняли по названию, что это такое…. Но давайте на минуточку остановимся. Как по-русски звучит этот образец гениальной маркетинговой мысли двадцать первого века? «Книга. Париж»? Наверное. А может и «Сдай Париж»? Нет, да вы что, не будем же об этих старых историях… Сдавать Париж мы никому не собираемся, не правда-ли? Mais revenons à l’actualité dont je vous parlais au tout début de cette chronique. Il se trouve qu’il y a quelques semaines, les organisateurs du salon du livre de Paris ont annoncé en grande pompe que ce dernier serait renommé à son tour. Son nouveau nom: « Livre Paris ». Comme c’est joli! Et court en plus. Livre… Paris… Bien clair pou

Продолжаю наш разговор о литературном переводе и переводчиках. Месяц назад я задал себе вопрос о том, что такое хороший перевод, и в поисках наиболее объективных критерий, позволяющих оценить качество перевода, оказался перед множеством вопросов, на которые не мог ответить. В прошлом выпуске я обратился к одному из главных переводчиков Андрэ Марковичу. Сегодня предлагаю вам рассказать о том, что такое хороший перевод по мнению другого, не менее значимого переводчика с русского языка, Анн Колдефи-Фокар, преподавателя Сорбонны, ведущей семинар по литературному переводу в университете Лозаны, издателя, гениальной переводчицы Сорокина, Гоголя, и многих других авторов. Aujourd’hui je vous propose de poursuivre nos réflexions sur la traduction littéraire. Il y a un mois déjà, à ce micro, je me demandais quels pourraient être les critères pour juger de la qualité d’une traduction. Et, loin de trouver des réponses, je me retrouvais pris au piège d’un écheveau de questions entremêlées les unes avec les autres. Ou, pour tirer la métaphore vers une image un peu plus russe, je pourrais dire que chaque question en appelait une autre, tel des poupées gigognes s’ouvrant à l’infini. Je m’étais alors tourné vers les traducteurs eux-mêmes, à commencer par le plus connu d’entre eux, André Markowicz. C’est à Anne Coldefy-Faucard, un des plus importants traducteurs actuels que je consacrerai cette chronique. Перечисление полного списка произведений и авторов, которые перевела или издала Анн Колдефи, заняло бы эту хронику целиком. Остановимся на некоторых из недавних её переводов. Специалист по Борису Пильняку, о котором она написала диссертацию и чье полное собрание сочинений она готовит для издательства Вердье, Анн Колдефи вместе с одним из её менторов Жаком Катто перевела трехтомник переписки Достоевского, вышедший в 1998 в издательстве Бартийа. Почти каждый её перевод для меня событие, как и для многих читателей. За последние годы, например, вышли переводы «Романа» и «Метели» Владимира Сорокина, а также новый перевод «Мёртвых душ» Гоголя, теперь доступный в карманном формате, того же издательства Вердье, легко узнаваемого своими желтыми обложками. Il serait impossible de donner ici le nom de toutes les œuvres et de tous les auteurs traduits par cette « grande dame » de la littérature russe en France, professeur à la Sorbonne et maître d’œuvre du séminaire de traduction à l’université de Lausanne. Spécialiste de Pilniak, auquel elle a consacré sa thèse, elle est connue entre autres pour sa traduction en collaboration avec Jacques Catteau, un de ses mentors, de la correspondance de Dostoïevski publié en 1998 chez Bartillat. La publication d’une de ses traductions est pour moi un événement. Par exemple celle, génial en tout points, de « Roman » de Vladimir Sorokine, ou celle des « Âmes Mortes » de Gogol, disponible en poche aux éditions Verdier. Любопытный факт, что все примеры, которая привела Анн Колдефи во время нашей беседы, взяты из двух её последних работ: только что законченного и вышедшего на днях «Веселого солдата» и перевода романа Сорокина «Теллурия», над которым моя собеседница работает сейчас. И это неспроста. Каждый перевод — это новое погружение в отдельное пространство. Пространство лингвистическое, и не только. Новое произведение требует от переводчика найти подходящий, адекватный оригиналу тон. Как писатель перед белой страницей, переводчик должен, иногда мучительно и долго, искать соответствие в совершенно ином языковом и культурном пространстве. Прошлые переводы остались в прошлом. И ключ к ним утерян. То есть принципы, которыми руководствовался переводчик, и выбор, сделанный им во время его работы, подходит исключительно к данному автору и даже произведению. Il est en soit intéressant de souligner que tous les exemples cités par Anne Coldefy lors de notre récente discussion sont tirés de ses travaux les plus récents. Du « Joyeux soldat » de Viktor Astafiev, paru cette automne. Et de « Telluria » de Vladimir Sorokin, sur laquelle elle travaille actuellement. En effet, chaque traduction est une plongée dans un espace à part. Un espace linguistique à plusieurs dimensions. Chaque nouvelle traduction exige de trouver le ton en adéquation la plus parfaite possible avec l’original russe. Конечно, самое святое — это остаться наиболее верным оригиналу и, по мнению Анн Колдефи, наличие стилистических условий (как например у Довлатова) должно перетекать в перевод. Но иногда верность букве литературного текста попросту — я бы сказал «технически» — невозможна на языке перевода, или она звучала бы фальшиво. Тогда приходится схитрить и, предав букву текста, остаться верным духу оригинала. При этом некоторые посчитают, что выбор переводчика — предательство, когда, на самом деле, он таковым не является. Comme le dit Anne Coldefy-Faucard : « Une traduction n’a pas de sens si elle ne s’adresse pas à un lecteur. On ne fera jamais aussi bien que Gogol, de toute façon, la traduction a une vocation utilitaire. Cela ne veut pas dire que je traduis Gogol comme je traduirais une notice de dentifrice. Son but est de faire connaître une chose à laquelle on tient à des gens qui n’ont pas accès à l’original. Celle demeure donner un maximum de clés pour qu’ils aient la perception la plus immédiate de l’œuvre. Je ne crois pas possible de théoriser sur la traduction. Et ceux qui le font ne sont habituellement pas traducteurs, mais la plupart du temps linguistes. La traduction est une affaire de cuisine. Elle se situe entre la cuisine et la mécanique ». В «Веселом солдате» Астафьева много брани, нецензурной лексики, много разговорного языка. Но автор при этом не допускает никакой вульгарности. И то, что проходит на русском, никак не может быть допустимо на французском. Французский литературный язык можно назвать очень «письменным», по-французски «langue écrite». Разговорные обороты в нем сразу выделяются как чужие, неуместные. Французский язык также требователен к выбору времени глагола. У Астафьева роман написан в прошедшем времени. По-французски простое прошедшее быстро придает тексту изящный, или даже иногда занудный характер. Сложное прошедшее — тяжелый. Переводчица решила его, тем не менее, использовать, но поменяв мы — «nous» по-французски — на неопределенное «on». Но если это решение подходит к данному произведению, оно, скорее всего, к другому не подойдёт. Ainsi, parfois, cette cuisine mène le traducteur à une impasse. Par exemple, lorsqu’il est confronté à l’impossibilité « technique » de rester fidèle à la lettre du texte sans prendre le risque de le rendre le inintelligible. Ou encore sans prendre le risque de multiplier les notes de bas de page, transformant le texte littéraire en une sorte d’article scientifique pendant la lecture duquel l’attention du lecteur est sans cesse détournée de l’œuvre elle-même. Alors, le traducteur tente de rester fidèle à l’esprit du texte, prenant le risque de passer, à tord, pour un traître. Dans la traduction du « Joyeux Soldat », par exemple, le texte russe comporte énormément de termes crus, mais ne verse jamais dans la vulgarité. Dans la littérature, le russe tolère mieux la langue parlée, là où le français l’exclut. Il en est de même pour le choix du temps du récit qui, s’il n’est pas judicieux, peut noyer un texte dans la lourdeur, ou bien encore lui faire perdre toute spontanéité. Pour chaque œuvre, il faut trouver le ton juste. Et ce qui fonctionne pour une œuvre est rarement adapté à une autre. Очень важный ингредиент хорошего перевода — это знания переводчика. Он должен быть достаточно образованным и чувствительным, чтобы понять подтекст. И очень грамотным и талантливым, чтобы его максимально передать. Особенно в современной литературе. Некоторые предпочитают не переводить, а использовать транскрипцию того или иного «непереводимого» слова. Иногда пользуются сносками. Но если их можно позволить себе время от времени безболезненно для читателя, принятие этого приема как непоколебимого принципа превращает самодостаточный литературный текст в научную статью, и в каждой фразе внимание читателя отвлекается от текста, что сильно затрудняет восприятие. Le traducteur doit également être suffisamment cultivé pour voir et comprendre le sous texte d’une œuvre. Et ceci est d’autant plus important pour la littérature contemporaine, qui est truffée de références et d’allusions cachées. Le dernier roman de Vladimir Sorokin « Telluria » est composé de 50 chapitres aux styles et aux sujets différents. 50 tons à trouver pour le traducteur ! L’un des chapitres prend la forme d’une prière de 2 pages et demie. Du registre religieux « classique », le texte glisse vers l’absurde en mêlant des expressions, des slogans ou des jeux de mots issus de tout autres contextes. Par exemple, un slogan soviétique à la gloire du Parti, le PCUS (parti communiste d’union soviétique). Cette référence, immédiatement identifiable par le lecteur russe, ne passe pas en Français. Il fallait donc contourner la difficulté pour recréer l’effet recherché par ce virtuose de la langue russe qu’est Vladimir Sorokin. Anne Coldefy a alors l’intuition de recourir au latin: « Ad majorem PCUS gloriam », conservant ainsi à la fois l’allusion liturgique et le côté solennel et décalé du glissement sémantique. И тут часто приходится обходить сложность неожиданным оборотом, который может быть ошибочно принят как предательство переводчика. Роман Сорокина «Теллурия» состоит из 50 глав с разными стилями и темами. 50 раз пришлось переводчику искать подходящий тон. Одна из них, например, представляет собой молитву на двух с половиной страницах. Из регистра обычной молитвы Сорокин плавно переходит к смеси разных регистров. Например, вдруг проскакивает неожиданно общеизвестный советский лозунг о славе КПСС. Французский читатель не может в буквальном переходе поймать сакральный характер лозунга, и эффект от него полностью теряется. Поэтому Анн Колдефи прибегает к латыни «Ad majorem PCUS gloriam». В этой же сорокинской молитве встречает

Продолжаем наш разговор о литературном переводе и переводчиках. Сегодня предлагаю вам беседу о трудностях перевода с одним из самых известных переводчиков с русского языка, большим знатоком поэзии и литературы, Андрэ Марковичем. У нас, конечно, будет не беседа, а монолог, поскольку за микрофоном я по-прежнему один, но в нем содержатся элементы моей недавней реальной беседы с Андрэ Марковичем на тему перевода. Aujourd’hui je vous propose de poursuivre nos réflexions sur la traduction littéraire. Et pour cela de dresser ici le portrait d’un des traducteurs du russe les plus connus, grand connaisseur de la poésie et de la littérature russe, André Markowicz. Pour préparer cette chronique, je lui ai demandé de me dire brièvement ce qu’est pour lui une bonne traduction. Mais procédons par ordre... Этой осенью или, точнее, в начале этого учебного года (как же удобно использование французского слова «rentrée»!) у Андрэ Марковича выходят три книги. Первая из них — третий из четырёх томов полного собрания романов и рассказов Достоевского. Это переиздание уже опубликованных переводов в новом формате и в исправленном варианте в издательстве Actes Sud. L’actualité d’André Markowicz en cette rentrée est conséquente: en octobre paraîtra le troisième et avant dernier tome des œuvres complètes de Dostoïevski dans la collection Thesaurus chez Actes Sud, dans une traduction revue et corrigée. А в издательстве Inculte вышло две книги, на обложке которых имя Андрэ Марковича напечатано большими буквами, поскольку в них он является не переводчиком, а автором. Et aux Editions Inculte sont sortis deux livres dont André Markowicz est cette fois l’auteur, et non le traducteur. Одна из этих вышедших книг названа «Partages», от слова partager — «поделиться», как на кнопках в социальных сетях. Книга содержит его публикации на странице Facebook за последний год. Помимо записей публицистического характера, в нее включены ранее опубликованные или новые переводы Марковича — в основном, переводы поэзии. Есть еще много мыслей и рассуждений о самом переводе. Мы, читая «Partages», наблюдаем за работой переводчика как будто изнутри его кабинета, следим за этапами самого процесса перевода. Вместе с Андрэ Марковичем выбираем слова, отбираем варианты. И это очень интересно, потому что мы видим не только результат, но и все, что рождается во время работы переводчика, но остается за кадром. В том числе прояснение контекста, в котором был написан оригинал. И, наверное, это самое интересное — расшифровка ссылок на другие произведения, выделение прямых или слегка искаженных цитат других авторов, которые укрепляют литературный текст в паутине истории литературы. Ведь если даже русский читатель может не заметить этих перекличек в оригинале, что говорить о читателе перевода. Он просто пролетает мимо. Le premier d’entre eux s’intitule « Partages ». Il rassemble une année de chroniques publiées sur Facebook. Certains de ces billets sont liés à l’actualité, mais la plupart d’entre eux parlent de traductions nouvelles ou déjà publiées. Parfois ces traductions se font sous nos yeux, étapes par étapes. Le plus souvent, elle sont largement commentées, donnant à voir la richesse de l’expérience de traduction, donnant à voir ce qui, finalement, n’entre pas dans la traduction et reste en quelque sorte « hors cadre ». Grâce à ces éclairages, André Markowicz rend accessible le contexte, mais aussi les échos et citations-références à d’autres auteurs, inscrivant l’œuvre littéraire dans le canevas de l’histoire de la littérature. О третьей книге Марковича я расскажу немного позже, а сейчас чуть подробнее о самом переводчике. Quand au troisième livre, je l’évoquerai un peut plus bas. Андрэ Маркович — поэт и переводчик. Он родился в Праге в 1960 году. Мама — из СССР, папа — француз. Познакомились они там же. Прожив некоторое время в Чехословакии, семья переезжает во Францию. В юности Андрэ якобы, по его словам, случайно начинает переводить русских поэтов. Он тогда входит в небольшую группу молодых людей, вращающихся вокруг Ефима Эткинда. А уже в 2002 он заканчивает перевод и публикацию полного собрания сочинений Достоевского. Совместно с Франсуазой Морван он также переводит пьесы Чехова для ведущих театральных режиссеров Франции. André Markowicz est poète et traducteur. Il est né en 1960. Sa maman vient d’URSS, son père est français. Ils ont fait connaissance en Russie soviétique et après un séjour à Prague, ils s’installent en France. Très jeune, André Markowicz commence à traduire les poètes russes « par hasard » comme il aime à le dire, et rejoint un cercle de jeunes gens autour du grand spécialiste de la littérature russe Efim Etkind. Le temps passe et en 2002 il achève la traduction des œuvres complètes de Dostoïevski. En collaboration avec Françoise Morvan, il traduit également l’intégralité des pièces de Tchekhov pour les plus grands metteurs en scène français. Вокруг этих переводов кипят страсти. Никто из читающей публики не остается равнодушным. И нет мнения в полутонах. О переводчике либо восторженно отзываются как о человеке, сумевшем заново открыть для публики этих двух авторов и предложившем переводы, наиболее близкие к оригиналам. Либо его ненавидят и обвиняют чуть ли не в иконоборстве. Ненавистники считают, что его тексты чересчур современны и что широкое использование в них разговорных слов и оборотов опошляет творчество классических мастеров и так далее... Les passions se déchaînent autour de ces traductions. Personne, parmi les lecteurs, ne reste indifférent. Et aucune place pour les avis en demi-teinte ! Soit on l’adule, comme celui qui a dépoussiéré les classiques russes, permettant à de nombreux lecteurs de les découvrir ou redécouvrir. Pour les autres, il est un iconoclaste, il a, en introduisant des mots et des tournures de phrase issues de la langue parlée, rendu le texte vulgaire, il a failli à sa mission de traducteur, etc. В течение нескольких лет ведется спор между литературными критиками на тему «Можно ли так переводить?». Сам Маркович принимает участие в дебатах. Он без устали дает отпор и объясняет свой подход. И становится известным даже широкой публике, что, согласитесь, очень редко для переводчика. Pendant plusieurs années, la bataille fait rage. « Peut-on traduire ainsi ? » Markowicz lui-même prend part à la discussion. Il explique sa position et se défend bec et ongles. Cette querelle s’étend au delà du cénacle des traducteurs et il devient une figure médiatique, ce qui est, vous en conviendrez, assez rare pour un traducteur. Il n’est pas rare que le lecteur, ayant en mémoire quelques bribes de cette dispute, se rende en librairie pour demander conseil au libraire sur les qualités de telle ou telle traduction. Il veut souvent « la traduction d’André Markowicz », ou au contraire « tout sauf elle ». Лагеря непримиримы. Ссора широко распространилась за пределы сферы переводчиков и профессионалов. Так что французы, которые захотели познакомиться с творчеством Достоевского и краем уха слышали об этих спорах, часто интересуются, какой перевод «лучше», прежде чем купить «Преступление и наказание» или «Братьев Карамазовых». «Мне сказали, что обязательно надо читать в переводе Марковича…» или, наоборот, «Дайте мне, пожалуйста все, кроме перевода этого Марковича…» Pour compléter ce rapide portrait, j’ajouterai qu’André Markowicz a un indéniable talent d’acteur. Lorsqu’il intervient dans une librairie ou un festival littéraire, la salle est toujours comble pour l’écouter parler de littérature et de traduction. Lors de ces soirées, dont nous avons organisé bon nombre à la librairie du Globe, il traduit, de concert avec le public tel ou tel poème de Brodsky ou de Batiouchkov. Il a le théâtre et la poésie dans le sang, et il aime partager sa passion. Mais de ses propres mots, s’il a fait quelque chose d’important dans sa vie, c’est traduire Eugène Onéguine. Sa traduction en est proprement géniale, donnant au lecteur français à entendre Pouchkine dans sa richesse incomparée, jusqu’au rythme et à la légèreté inexplicable de ce monument de la littérature russe. Для полноты картины, добавлю от себя, что у Андрэ Марковича актерский дар. Он довольно часто выступает на книжных фестивалях в книжных магазинах, рассказывает о литературе, об опыте перевода. Часто он переводит у всех на глазах стихотворение то Бродского, то Батюшкова. Зал всегда полный. Не зря, наверно, он проник так глубоко в понимании театра Чехова и не только Чехова. Театр, также как и поэзия, у него «в крови». Но, по его же словам, если он и сделал важную вещь в своей жизни, так это перевел «Евгения Онегина» Пушкина. И тут не может быть спора, потому что этот перевод гениально передает не только смысл, иронию, эмоциональность и глубину пушкинского романа, но и его ритм и необъяснимую лёгкость стиха, его неповторимый тон. André Markowicz a également traduit des pièces de Shakespeare. Mais le plus étonnant restera sans doute ce troisième livre, qui est une anthologie de poésie chinoise des 7-e au 9-e siècles. Ne connaissant pas le russe, il s’est basé sur les traductions des autres, notamment des traductions russes, ainsi que sur de nombreux mot-à-mot glanés au fil de ses rencontres. Les ennemis de toujours enragent, mais cela n’a pas d’importance. Car ceux qui critiquent le plus n’ont, très souvent, pas lu le livre. Андрэ Маркович также перевёл несколько пьес Шекспира. Но удивительнее всего то, что третья книга, о которой я еще не говорил — антология китайских поэтов с 7-ого по 9-ого века. Андрэ Маркович не знает китайского.. Но на основе других переводов и, опираясь на подстрочники, он предлагает свою интерпретацию очень богатой страницы мировой литературы. Некоторые возмутятся. Мол, последняя капля — «взялся теперь и за китайский!» Но мне без разницы. И, видимо, ему тоже безразлично, потому что большинство критиков, скорее всего, эту книгу не читали... Parce que pour André Markowicz, le traduction n’est pas une trahison, comme il est coutume de le dire, mais

В начале февраля в Париже будет объявлен 10-й лауреат премии за лучший литературный перевод с русского языка на французский. Эта премия стала первой такого рода, и за эти десять лет можно было наблюдать, как и в некоторых других странах создаются подобные конкурсы. А в 2012 году такая премия учреждена в Москве, под названием Read Russia («Читай Россию»). Во Франции она называется « Prix Russophonie ». И в этом году меня попросили стать одним из членов жюри. Début février 2016, à Paris, sera décerné le 10e prix pour la meilleure traduction littéraire du russe vers le français. Premier du genre, ce prix a depuis inspiré de nombreux autres pays. En 2012, c’est à Moscou qu’est créé sur ce modèle un prix international de la meilleure traduction d’une œuvre écrite en russe, le prix « Read Russia ». Cette année, j’ai été invité à devenir membre du jury du prix français, le « Prix Russophonie ». В принципе, все просто: участвуют в конкурсе переводы, опубликованные за год. В этот раз их примерно 60 — что, согласитесь, неплохо свидетельствует об интересе французского читателя к русской литературе. Каждому члену жюри, стоит, кажется, прочесть все, или хотя бы большую часть этих книг — в основном романы или повести. Затем, оценив качество перевода, при разногласии вступить в бой с другими членами жюри или, наоборот, с ними констатировать полное единогласие — и дело, как говорится, «в шляпе». Но все оказалось не так просто... De prime abord, tout paraît simple: participent au concours toutes les traductions d’œuvres littéraires ou d’essai, publiées l’année précédente. On en compte environ 60 cette année. Ce qui, vous en conviendrez, témoigne d’un réel intérêt des lecteurs français pour les auteurs russes. En tant que membre du jury, il suffit donc de lire tout, ou au moins une bonne partie des livres sélectionnés, pour la plupart des romans. Ensuite, une fois évaluée la qualité des traductions, défendre son candidat préféré dans un affrontement impitoyable avec les autres membres du jury. Ou bien, si tout le monde est d’accord, le constater gaiement et le tour est joué ! Mais tout n’est pas si simple... Теперь у меня с собой в сумке не одна, а несколько книг, которые я параллельно читаю. В летний отпуск, например, я брал чемодан, почти полностью забитый одними книгами. То есть, читаю один за другим переводы, претендующие на награду. Некоторые из них, кстати, стали сюжетом для «Заметок на двух языках». Когда я уже оказался в середине второй десятки этого списка, я вынужден был признать, что если я получил в основном большое удовольствие в процессе чтения самих произведений, то что касается оценки качества перевода, у меня накопилось больше вопросов, чем ответов. И в первую очередь такой: «Возможно ли оценить качество самого перевода?». И если ответ положительный, то «как можно определить, что один перевод лучше другого?» Je me suis donc mis à lire des traductions les unes après les autres. Certaines m’ont d’ailleurs inspiré le sujet d’une de ces chroniques. Après le première quinzaine de livres, je me suis rendu compte que j’avais retiré beaucoup de plaisir à leur lecture, mais j’étais aussi forcé de constater que dans ma tentative d’évaluation des traductions, j’avais accumulé plus de questions que de réponses, plus de doutes que de certitudes. На первый вопрос «возможно ли оценить качество самого перевода?» я, согласивший стать членом жюри, не задумываясь ответил положительно. Так что теперь уже отступать некуда. Остается ответить на второй вопрос «Как?». Конечно, как вы поняли, мы говорим о литературном переводе. И если отбросить переводы, которые просто неграмотно написаны на французском, и те, что не являются переводом, а, скорее, адаптацией текста, а также откровенную ерунду, которую иногда издают, то остается порядка 50 длинных текстов. Они все разные, потому что, разумеется, это переводы разных оригинальных произведений. Ведь было бы проще, согласитесь, если бы надо было сравнить между собой разные варианты перевода одного и того же исходного произведения! En acceptant de devenir membre du jury, j’avais sans même y réfléchir répondu par l’affirmative à la première de ces questions: « Peut-on juger de la qualité d’une traduction ? ». Sur ce point, impossible de faire volte-face. Mais comment répondre à la deuxième question: « Comment déterminer qu’une traduction est meilleure qu’une autre ? ». Car il s’agit bien entendu de traductions de textes différents. Tout aurait été bien moins complexe s’il avait fallu juger différentes traductions d’un seul et même texte, n’est-ce pas ? Как, например, понять, почему мне кажется, что один перевод лучше другого? Может потому, что переведенная книга сама по себе мне понравилась, а вторая показалось мне скучной? Но тогда есть опасение, что мы наградим не перевод, а само произведение. И, значит, мы наградим не переводчика, а самого автора. Prenons un exemple: si une traduction me plaît plus qu’une autre, est-ce dû à la seule traduction ? N’est-ce pas en premier lieu parce qu’une des deux œuvres m’a paru plus intéressante, alors que l’autre m’a ennuyé ? Il y aurait donc un risque d’attribuer le prix à l’œuvre elle-même, et non à sa traduction ? Ne serait-ce donc pas dès lors l’auteur qui serait distingué, et non le traducteur ? Может, стоит обращать больше внимание на «сложность» самого оригинала? Ведь мы пока еще не знаем, что значит «хороший перевод». Но уже возникает вопрос: среди «хороших» переводов какой их них заслуживает награду больше другого: перевод относительно «простого» текста, или перевод более «сложно» написанного оригинала ? Ou encore: Faut-il prendre en compte la « complexité » du texte source, de l’original ? Nous ne savons même pas encore ce qu’est "une bonne traduction", mais l’on se pose déjà une autre question: parmi les « bonnes » traductions, laquelle mérite le plus le prix: celle d’un texte qui serait relativement « simple » à traduire, ou celle d’un original plus complexe ? Но тогда как мы можем определить степень сложности текста с точки зрения переводчика ? Сложность в данном случае — это особенности стиля автора? Это употребление необычно сложных синтаксических оборотов? Или наличие редких или двусмысленных слов и выражений, и так далее? Можно ли вообще сравнить перевод рассказа Чехова или Тургенева с переводом романа Пелевина или Сорокина? Не говорю уже о переводах поэзий — а их несколько в списке номинантов… Если даже предположить, что мы сумеем определить некоторые критерии сложности оригинальных произведений и сочтём, что надо их учитывать в процессе оценки, то тогда, получается, в жюри должны быть люди, знающие русский язык? А это не так... Comment évaluer le degré de complexité d’un texte littéraire du point de vue du traducteur ? La complexité, la difficulté de traduction, dans ce cas là, qu’est-ce que cela peut être: Le style de l’auteur ? L’utilisation de mots rares, de tournures syntaxiques recherchées ? ou bien encore l’ambiguïté, les multiples sens possibles de telle ou telle expression ? Et peut-on vraiment comparer la traduction d’un texte de Tchekhov ou de Tourgueniev avec celle d’un récit de Pélévine ou de Sorokine ? Et je ne vous parle même pas des traductions d’œuvres poétiques, et pourtant, il y en a un certain nombre dans la sélection du prix ! Et quand bien même, si nous arrivions à déterminer des critères permettant de noter la complexité d’un texte à traduire, et que nous considérions qu’il faille prendre en compte ces critères dans l’évaluation des traductions, cela ne signifierait-il pas que tout membre du jury devrait connaître le russe ? Or, ce n’est pas le cas... Голова уже кружится, а вопросов еще очень много. Я помню, например, что во время встречи с писателем Владимиром Козловым мы прочли сначала на русском, а затем в переводе на французский один и тот же отрывок из книги «Гопники» — в переводе « Racailles ». На русском отрывок диалога между героями застал публику врасплох своей чисто-пацанской грубостью, и в зале царила тишина. А французский текст, не менее грубый по набору слов, вызвал у публики смех. При этом нельзя сказать, что перевод плохой. В данном случае разная реакция публики вызвана, скорее всего, разными уровнями чувствительности к регистрам языка и к самой описанной ситуации. То есть речь идёт о культурном факторе, а не о лингвистическом или смысловом. Но все-таки, согласитесь, что-то не так… On a déjà la tête qui tourne à cause de tant de questions, mais il s’en pose encore beaucoup d’autres. Tenez, je me souviens qu’il y a quelques années, nous avons reçu l’écrivain Vladimir Kozlov. Lors de cette rencontre, nous avons lu un extrait de « Racailles » (en russe «Гопники») en russe et en français. Alors que l’extrait russe, très cru dans le choix des mots, avait inspiré au public russophone un silence embarrassé, la lecture en français avait presque provoqué un fou rire. Non pas qu’elle fut mauvaise, bien au contraire, mais c’est ici les limites de tolérances des auditeurs qui étaient différentes. Ils réagissaient différemment aux mêmes mots et à la même situation pour des raison culturelles plus que linguistiques ou sémantiques. Cela pose néanmoins question... И как быть переводчику, который вынужден выбирать, какой аспект текста выделять в своих переводах. Например, если он переводит Довлатова. Наверное, он захочет переводить таким образом, чтобы читатель так же смеялся и переживал, как смеется и переживает русский читатель Довлатова. Одновременно он захочет в своем переводе отразить жесткие условия, который ставил себе сам писатель при написании рассказа. Например то, что у Довлатова в одной фразе не могут быть два слова, начинающиеся с одной и той же буквы. И если представится, что перед нашими глазами два перевода: один очень смешной, но без учета пресловутой особенности текста, и другой, который написан с такими же стилистическими условиями, но не столь удачно передает юмор автора. Можно ли говорить, что первый перевод однозначно лучше, чем второй, потому что восприятие чит

Я редко хожу в кино. Обычно говорю, что я его не люблю, что это не мое. Это очень удобно, чтобы уклонится от снобских или просто вынужденных разговоров о последнем фильме очередного «гениального» режиссера, которого я не видел, или об игре того или иного актёра. Но это, наверное, не так. Я просто не смотрю кино, не увлекаюсь сериалами. Je vais rarement au cinéma. Comme je le dis souvent, ce n’est « pas mon truc ». La plupart du temps, il est vrai, je dis cela pour éviter une énième discussion sur tel ou tel opus d’un réalisateur « génial » ou pour balayer au loin les snobinard qui s’émerveillent devant le talent d’un acteur que je n’ai même jamais vu. En tout cas, c’est un fait: je ne vais presque jamais au cinéma et ne m’intéresse pas aux séries. Но этим летом, поддавшись всеобщей летней парижской «расслабухе», я все-таки забрёл в кинозал, находящийся под Национальной Библиотекой в новом квартале 13-ого округа. Сходил я даже два раза. Чтобы посмотреть один и тот же фильм. Я не помню, чтобы я когда-нибудь два раза сходил в кино на один и тот же фильм. Случайно это или нет, не знаю, но не могу не рассказать вам о нем. Речь идёт о недавно участвовавшем в официальной программе Каннского Фестиваля фильме «Эми», о жизни знаменитой певицы Эми Уайнхаус. Фильм 10 сентября выйдет в прокате в России, но во Франции его можно посмотреть уже сейчас. Mais cet été, cédant à la paresse estivale si contagieuse à Paris, au mois d’août, mes pas m’on mené vers le MK2 bibliothèque. J’y suis même allé deux fois et, fait unique à mon souvenir, j’y suis allé voir deux fois le même film. C’est donc de ce documentaire, récemment au programme officiel du Festival de Cannes, intitulé Amy, et qui est consacré à la vie de la chanteuse Amy Winehouse, que je souhaiterais vous parler. En Russie, il sera projeté dans les salles à partir du 10 septembre. En France, on peut le voir depuis le début de l’été. О! Я уже слышу вопли и крики на той стороне приёмника: «Зачем ещё раз обращать общее внимание на эту пьяницу-наркоманку, которая так печально умерла от всевозможных передозировок?» А причин несколько. Я бы остановился на трёх. Первая: Эми Уайнхаус — талантливая певица. Очень даже весомые джазовые музыканты — и не только — сравнивают её по вокальному мастерству с великими Билли Холидей, Сарой Воан или Эллой Фицджеральд. В фильме достаточно музыки и песен, чтобы в этом убедиться. Oh! J’entends déjà vos cris d’orfraie de l’autre côté du poste de radio: « Pourquoi donc encore une fois attirer l’attention du public sur cette pochetronne héroïnomane qui est morte si pathétiquement d’une overdose de je ne sais trop quoi? ». Et bien j’y vois plusieurs raisons, et souhaiterais attirer votre attention sur trois d’entre elles. La première, c’est que c’est une voix, un chanteuse pleine de talent. De nombreux musiciens, y compris des pointures dans le jazz l’on comparée, à mon avis à juste titre à Billie Holiday, Sarah Vaughan ou Ella Fitzgerald. Le film contient suffisamment d’extraits de ses chansons et de ses concerts pour s’en assurer. Вторая причина в том, что Эми, на мой взгляд, — интересный автор, и даже не боюсь этого слова — хороший поэт. Я считаю, что одна из самых удачных идей создателей фильма — субтитры с переводом стихов ее песен. В отличие от большинства популярных песенок, которые слышны повсюду, от такси до супермаркета, и слова которых лучше не понимать, настолько они глупые, песни Уайнхаус о чем-то говорят. И говорят они, пусть иногда под слоем глянцевой наивности, говорят они о главном: о жизни и смерти, о любви и предательстве, о том, как все не так просто на этой земле. Стихи ее в большинстве своем имеют автобиографическую основу. La seconde raison, c’est qu’Amy Winehouse est un auteur très intéressant. N’ayons pas peur des mots, elle est une vraie poétesse. Une des bonnes idées des réalisateurs du film est sans doute de sous-titrer en anglais et en français (ou en russe) le texte de ses chansons. Et à la différence de nombreux hits de supermarché, dont il est le plus souvent préférable de ne pas comprendre les paroles, les chansons d’Amy Winehouse ont quelque chose à dire. Parfois, il faut en convenir, sous le vernis glamour d’une certaine naïveté. Elles parlent d’amour, de trahison, de ce qui n’est pas si simple qu’on le souhaiterais ici-bas. La plupart de ces textes sont inspirés par sa propre expérience. А третья причина, по которой стоит посмотреть этот фильм — большое количество материалов о неизвестных сторонах жизни молодой певицы. Оказывается, она не совсем та, за кого ее выдавала желтая пресса в последние годы и месяцы её короткой, двадцатисемилетней жизни. Как написала одна моя знакомая, как она могла «не сгореть, когда толпу / любовь и боль /терпеть. (…) Когда отец продал / и мать слаба / любовь слепа». Я бы тут добавил, и очень вредна, ведь в наркотики её толкнула именно большая любовь к Блейку. «Как ей не сгореть (…) когда сама слаба / и извергаются слова / и не перестает болеть», когда она хочет «только петь». La troisième raison pour laquelle il faut aller voir ce film, c’est l’important matériau cinématographique et les nombreuses interview qui nous donnent à voir tout à fait autre chose que ce les journaux people ont voulu faire de la chanteuse dans les dernières années de sa courte vie — еlle est morte à 27 ans. Comme l’écrit une amie, venue voir le film avec moi, comment pouvait-elle éviter de se consumer alors que la foule se l’arrachait, que son père l’avait vendue, face à sa mère, toujours faible et impuissante, aveuglée par l’amour (j’ajouterais ici par un amour toxique, car c’est bien Blake, l’homme de sa vie, qui l’initia à l’héroïne!). Comment ne pas se consumer, lorsque elle était si faible et ne voulait que chanter? Иногда попадаешь в ситуации, где ты вроде бы оказываешься вследствие собственного осознанного выбора или в результате понятной и, кажется, логической цепочки разных маленьких микрорешений или событий. Но в итоге ты не можешь отделаться от ощущения, что ты в ловушке, что ты где-то ошибся, и что над тобой издевается судьба, хозяином которой являешься не ты. Можно называть это фрейдистской участью, можно по-другому. Parfois, on a l’impression d’agir suivant son libre arbitre, ou en suivant une chaîne logique d’événement et de petites décisions apparement sans conséquences, mais on se retrouve finalement dans une situation sans issue. Ou bien on a l’impression de s’être trompé quelque part. Et nous colle à la peu la sensation que le destin se moque de nous et que nous ne sommes pas maître de nos destins. On peut souvent y voir quelque fatalité freudienne, même si l’on la désigne parfois par d’autres noms. В древней Греции судьбу изображали как нить в руках трёх сестер. Их называли Мойры. Первая — часто в образе прядущей женщины. Она олицетворяет собой неуклонное и спокойное действие судьбы, вторая — её случайности, третья та, которая в конце жизни человека обрывает нить, символ неотвратимости её решений. En Grèce ancienne, les divinités responsables de nos destins sont représentées par trois soeurs, les Moires. La première, filant le fil du destin, personnifie le cours inébranlable, le calme olympien du destin. La seconde représente le hasard, la troisième coupe le fil de nos vies, elle est le symbole de notre implacable fin mortelle. Мы неуклонно повторяем ошибки наших родителей и предков. Пытаясь изо всех сил не быть, как они, мы часто на каком-то этапе своей жизни вынуждены констатировать, что нам не удалось обмануть линию судьбы. И даже то, что мы принимали за случайность или за чистое и смелое проявление нашей свободы выбора, даже это, кажется, только толкало нас обратно на те же грабли, которые, казалось бы, нам удаться избежать. Nous répétons sans cesse les erreurs de nos ancêtres. Cherchant de toutes nos forces à être différents de nos parents, on est souvent forcé de constater que l’on ne peux dénouer les fils du destin. Et même ce qu’on a pris pour le hasard ou au contraire pour la manifestation courageuse de notre liberté de choix nous renvoie immanquablement vers les chemins que nous voulions à tout prix éviter. Dans le film Amy, on peut entendre un extrait d’une chanson peu connue «What it is about men?» — « Qu’est-ce qui ne vas pas avec les hommes? », qui sonne comme la clef de ce destin tragique: « J’ai refait tout ce que ma mère a haï dans sa vie,Mais je ne peux rien faire d’autre que d’imiter ma fatalité freudienne.(…)Mon alibi, pour t’avoir pris ton homme?c’est que l’histoire se répète, que tu ne peux la vaincre(…)et je choisis le mauvais type aussi naturellement que je chante ». Après avoir vu ce documentaire, ce que je vous recommande chaudement, vous entendrez les chansons d’Amy Winehouse d’une oreille nouvelle. Звучит в фильме как ключ к пониманию печальной судьбы молодой девушки отрывок из малоизвестный песни Эми под названием «What is it about men?» — «Что не так с мужчинами?» «Я повторила все, что мама ненавидела,Но мне по-другому не даноДоказать только могу свою фрейдистскую судьбу.(…)Моё оправдание за то, что взяла твоего парня?История повторяется, никак не упокоится.(…)Не того парня я выбираю так же естественно, как и пою». Вот о чем говорит нам фильм — о судьбе молодой поэтессы с потрясающе взрослым голосом Эми Уайнхаус, музыку и тексты которой, вы после просмотра никогда не будете слушать, как раньше. Дополнительно:— Трейлер фильма «Эми» на русском.— Трейлер фильма «Эми» на французском. — Слова песни «What is about men?»: Understand once he was a family manSo surely I would never, ever go through it first handEmulate all the shit my mother hatedI can’t help but demostrate my Freudian fateMy alibi for taking your guyHistory repeats itself, it fails to dieAnd animal agression is my downfallI don’t care 'bout what you got I want it all It’s bricked up in my head, it’s shoved under my bedAnd I question myself again: what is it 'bout men?My destructive side has grown a mile wideAnd I question myself again: what is it 'bout men? I’m nurturin

За последние десятилетия познания ученых о функционировании человеческого мозга сильно расширились. Мы, правда, знаем пока еще совсем мало, но все равно несравнимо больше, чем в 1939 году, когда скончался Зигмунд Фрейд, и тем более, чем в 1899 году, когда было опубликовано его «Толкование сновидений». Тем не менее, прочитав очередное очень увлекательное досье в журнале Books, можно узнать, что споры о состоятельности фрейдовский теории о сновидениях продолжаются до сих пор. Dans les dernières décennies, les connaissances scientifiques sur le fonctionnement du cerveau humain ont fait un bon en avant. On en sait certes encore peu sur le sujet, mais néanmoins incomparablement plus qu’en 1939, à la mort de Sigmund Freud, et plus encore qu’en 1899, date à laquelle ce dernier publie son « Interprétation des rêves ». Malgré tout, comme on peut l’apprendre dans un dossier passionnant de la revue Books pour le mois de juin, les querelles sur la validité de la théorie freudienne des rêves sont encore vives à ce jour. Для основателя психоанализа содержание снов символизирует вытесненные желания. В этой теории, странное содержание снов — результат некой обработки или цензуры, которые превращают скрытый смысл желания в символические, визуальные и прочие образы. Большинство сегодняшних специалистов в области изучения человеческого мозга считают эту теорию полностью устаревшей, потому что она основана на ошибочной концепции структуры мозга. По их мнению, не стоит искать смысла снов. Ведь сны свидетельствуют о попытке придать форму случайным стимулам, поступившим из нижней части мозга в верхнюю. Поскольку во время сна часть мозга, отвечающая за разумный анализ и обработку этих стимулов, отключена, сны обретают странную форму. На протяжение 70 лет жизни мы видим сны в совокупности 50 000 часов, т. е. примерно 6 лет. Обычно мы о них забываем, как считают ученые, по чисто физиологическим причинам, а вовсе не потому, что мы стараемся их вытеснить в глубину подсознательного. Pour le fondateur de la Psychanalyse, le contenu des rêves symbolise des désirs refoulés. Selon lui, l’étrangeté de leur contenu est le résultat d’un traitement du sens caché de ces désirs, le résultat d’une censure visant à les dissimuler derrière des représentations symboliques. La plupart des spécialistes actuels du cerveau considèrent cette théorie caduque, parce que basée sur une conception erronée du fonctionnement du cerveau. Selon eux, chercher une signification aux rêves n’a pas de sens. Car ils ne sont que la manifestation de stimuli chaotiques envoyés de la partie inférieure du cerveau à sa partie supérieure. Le centre répondant de l’analyse rationnelle étant éteint, ces rêves prennent le plus souvent une forme étrange, dans un processus proche de celui à l’œuvre dans la création artistique. Dans une vie de 70 ans, nos rêves occupent 50 000 heures, soit près de six ans. Et si nous les oublions, c’est pour des raisons purement physiologiques, et non suite à un quelconque processus de refoulement. Но как относиться к ситуации, когда наяву с тобой происходит нечто настолько странное и невероятное, что это возможно только во сне? Как толковать события, похожие на сон, происходящие на твоих глазах, когда ты не на диване психоаналитика, не спишь у себя дома, а просто сидишь на террасе парижского кафе в двух шагах от площади Нации? Mais que faire lorsque se déroule autour de vous ce qui n’arrive qu’en rêve, alors que vous êtes parfaitement éveillé ? Et que vous n’êtes ni sur le divan du psychanalyste, ni bien au chaud sous la couette, mais êtes tout simplement assis à la terrasse d’un café parisien, à deux pas de la place de la Nation? Дело было в мае, кажется, в один из первых по-настоящему теплых дней года. Читая за столиком, я уже к этому моменту доел заказанное блюдо — то ли тартар, то ли салат, когда, прямо напротив меня на публичную скамейку уселся бомж, предварительно разложив рядом вещи: все его имущество, собранное в больших пластиковых сумках. Меня сразу поразило сходство черт его лица, о которых можно было догадаться под слоем пыли, грязи и уличного загара, с чертами лица моего недавно ушедшего отца. «Это мог бы быть он», — подумал я. Перед нами, сидящими на террасе кафе или, точнее, для нас наш новый сосед начал разыгрывать спектакль. C’était en mai, il me semble. Sans doute l’un des premiers jours réellement ensoleillé cette année. Je lisais tranquillement après avoir fini mon plat, un tartare sans doute, ou bien une salade, quand sur un banc de l’autre côté du trottoir, vint s’installer un clochard. Ayant réussi après quelques tentatives infructueuses, à poser ses nombreux sacs plastiques sur le banc, il s’y assit et respira profondément en signe de satisfaction. Ce qui m’a tout de suite frappé, c’est la ressemblance de ses traits, que l’on devinait sous la crasse, la sueur et le bronzage urbain avec ceux de mon père récemment disparu. « Cela aurait pu être lui » pensai-je. Devant nous, qui étions assis à la terrasse du café, ou plus exactement pour nous, cet étrange personnage se mit à jouer un véritable spectacle. Сначала он долго из разных карманов набирает мелкими монетами необходимую сумму, чтобы пойти купить в соседнем ларьке пол-литровую банку крепкого пива. Положив банку на скамейку, он принимается зажигать окурок старой сигары, которую достает из внутреннего кармана с неожиданной ловкостью. Одна за другой гаснут спички, но сигара так и не разгорается. Каждый раз он качает головой от возмущения. Тут по тротуару, словно замедляя ход времени, между террасой и бомжом проходит знакомое лицо. Это один из старых клиентов книжного магазина. Сутулый, почти слепой, потный и неопрятный, с потрепанным пакетом, полным книг или чем-нибудь еще. И возникает вопрос: кто из них больше похож на бомжа? Знакомый силуэт уходит в сторону площади Нации. Longuement, pièce après pièce, explorant une à une ses nombreuses poches, il a rassemblé une somme suffisante pour aller à l’épicerie voisine acheter une cannette de bière forte qu’il posa délicatement à côté de ses affaires, sur le banc. Puis il s’attela à allumer un mégot de cigare qu’il sortit avec une habileté inattendue de la poche intérieure de ce qui fut autrefois un anorak. Les allumettes s’éteignent les unes après les autres, mais le cigare ne s’allume pas. A chaque fois, notre héros hoche de la tête en signe de désapprobation. C’est alors qu’entre moi et le banc ou est assis notre SDF passe une silhouette familière, comme suspendant le temps autour d’elle. C’est un des vieux clients de la librairie. Le dos courbé, presque aveugle, en sueur et à moitié débraillé, il avance doucement sur le trottoir, un vieux sac plastique usé à la main. Lequel des deux ressemble le plus à un clochard? pensais-je l’espace d’un instant. La silhouette s’éloigne en direction de la place de la Nation. Уже вся терраса — кто пристально, а кто только одним глазом — смотрит на бездомного. И, видимо, это внимание вдохновляет нашего актера. Сигара, наконец-таки, зажигается, и наш бездомный дэнди открывает пиво. После двух больших глотков он на миг замирает. В его светло-зеленых глазах — те же почти что белые глаза, как у моего отца — вдруг мелькает искра. Медленно, по-королевски, он ставит баночку и вытаскивает из сумки радиоприемник. Включает музыку. Теперь у нас своя терраса, а у него — своя. Еще и с музыкой. С довольным видом он сидит и смотрит на нас с любопытством. Видимо, он очень доволен, что так удобно устроился. Почти незаметно, мелкими движениями бедер и плеч он подтанцовывает. Глазам не верится. В этот момент, как в плохом сне, проходит тот самый клиент, что прошел мимо минут пять назад. В ту же сторону, хотя он точно не возвращался и проходил обратно мимо нас. Он все такой же сутулый и потный. С такой же потрепанной сумкой… Странно. Очень странно. Toute la terrasse observe désormais le sans domicile fixe qui, du coin de l’œil et qui avec la plus grande attention. Et cela semble inspirer notre acteur. Le cigare s’est enfin allumé, et il est tant d’ouvrir la bière bien fraîche. Après deux grosses gorgées, il se fige. Un éclair passe dans ses yeux verts très clairs, presque blancs comme ceux de mon père. Lentement, d’un geste royal, il repose la cannette de bière sur le banc et sort d’un de ses sacs un petit poste radio. Il l’allume et la musique retentit tout autour. Il rayonne de joie. Nous avons notre terrasse, il a désormais la sienne. Il accompagne la musique de mouvements de hanches et d’épaules presque imperceptibles. C’est alors que, comme dans un mauvais rêve, dans le même sens que précédemment repasse ce même client. Dans le même sens, toujours aussi bossu et débrayé, le même sac plastique râpé à la main gauche. Etrange, très étrange… Бомж начал ворчать. Ему не понравился взгляд одного из моих соседей по террасе. Встает и быстро собирает свое барахло. Сигару обратно кладет в карман, приемник выключает, пустую тару из-под пива кладет в пакет — она ведь еще пригодится. Из-за его спины, выглядывает нарисованная белой краской на темно-зеленой спинке скамейки буква E. Бомж собирается и, не переставая ворчать, освобождает скамейку. Буква за буквой появляется имя на доске скамейки. Имя на букву Е. Имя моего сына. Бомж уходит. Когда я ушел из кафе, внезапно начался ливень, и я промок до костей. Le clochard se mit à bougonner. Le regard d’un des spectateurs ne lui a vraisemblablement pas plu. Il se lève et rassemble vite ses affaires. Le cigare retrouve le fond de la poche, il range le transistor au fond d’un sac, ainsi que la canette vide, qui lui sera sans doute utile à quelque chose un jour. Sur le banc vert se détache une lettre peinte en blanc. il s’agit de la lettre E. Au fur et à mesure que notre SDF s’écarte du banc apparaissent derrière lui d’autres lettres, qui viennent former un prénom. Le prénom de mon fils. Le clochard est parti. Lorsque je quitte le café, une averse puissante éclate sans crier gare, et c’est trempé jusqu’aux os que je rentre chez moi ce soir là. Не знаю, честно говоря, д

Несколько недель назад, накануне празднования Дня победы, в сети распространялась новость об очередном «запрете», касающегося книг в России. В этот раз речь шла о русском издании знаменитейшего в США и Европе графического романа «Маус» автора Арта Шпигельмана. Il y a quelques semaines, à la veille des commémoration de la fin de la Seconde Guerre Mondiale, le magazine Livres Hebdo, relayé par un certain nombre d’autres médias français, annonçait un nouveau cas de censure d’un livre en Russie. Le roman graphique d’Art Spiegelman, le célébrissime « Maus » était retiré de la vente. Запрета как такового, на самом деле, не было. Книга была снята с полок книжных магазинов. Сложно разобраться, было ли неофициальное указание спущено «сверху» или это случилось по собственной инициативе самих книжников, опасавшихся попасть под закон о запрете пропаганды нацизма — дело в том, что на обложке «Мауса» изображена свастика. En fait, il n’y a pas eu d’interdiction à proprement dite. Le livre a tout simplement été retiré des rayons des librairies. Il est difficile de savoir s’ils ont reçu des injonctions officieuses d’en-haut ou si ce retrait a eu lieu de la propre initiative des libraires, craignant de tomber sous le coup de la loi interdisant toute propagande du nazisme. Car sur la couverture de « Maus » il y a une croix gammée. Если в России книга Шпигерльмана вышла относительно недавно — в 2014 году, то она никак не может считаться новым явлением на Западе. Первый том вышел, например, во Франции в 1987 году, а полное издание было напечатано в 1998 году, ровно пять лет после выхода второго тома. Поэтому когда поступила новость об этом запрете, я не обратил на нее особого внимания. Сколько раз уже я наблюдал со стороны некоторых моих российских коллег столь тупое отношение к книгам, которых они, по всей видимости, даже не открывали и качество которых оценивали по дизайну обложки. Но во время очередного похода в магазин комиксов со своим 8-летним сыном — он их читает с такой скоростью, что я скоро на них разорюсь — мой взгляд остановился на книге с изображением героя «Мауса», только книга носила другое название. Даже не моргнув глазом, я схватил лежащий на столе экземпляр и купил «Мета-Маус». Le livre de Spiegelman est depuis longtemps devenu un classique en Europe et aux Etats-Unis. Le premier volume a paru en France en 1987 et l’intégrale a été publiée en 1998, cinq ans après la sortie du deuxième tome. En Russie, le livre a été publié dans la série Corpus, de chez Ast en 2014. Cette nouvelle n’a pas vraiment attiré mon attention dans un premier temps. Ce n’est pas la première fois, hélas, que certains de mes collègues russes démontrent leur ignorance du contenu d’un livre et le jugent négativement, à tord, suivant la couverture. Mais lors d’une visite au magasin de BD avec mon fils de 8 ans qui les dévore à un tel rythme, que je serai bientôt ruiné, mon regard s’est arrêté sur un album avec un des héros de « Maus » dessine en couverture. Mais le livre partait un autre nom. Sans sourciller, j’ai donc acheté « Meta Maus ». Я прекрасно знаю, что в России у большинства читателей предвзятое отношение к комиксам. Я, так сказать, на собственной шкуре это ощутил, когда десять лет тому назад, после многомесячных переговоров с правообладателями мы с другом Фальковским смогли купить права на серию «Приключения Тантана» — одного из самых популярных в мире героев комиксов. Бережно приготовили макет книги, напечатали с любовью (и в России!), чтобы наше издание было похоже на оригинал как две капли воды. Увы! Из 5 тысяч напечатанных экземпляров, проданы были всего лишь несколько сотен. На каждом шагу мы наталкивались на заведомо негативное отношение к комиксам: «это не литература», «это только для детей», или «только ленивый может читать такие книги, не то, что наша классика!». Но «Маус» покорит любого, кто серьезно возьмется за него. И это не детское чтиво. Je sais parfaitement que la plupart des lecteurs russes ont des préjugés négatifs au sujet de la bande dessinée. J’en ai fait l’expérience moi-même lorsqu’il y a presque 10 ans maintenant, après d’âpres négociations avec les ayants-droits, nous avons, de longue lutte, obtenu avec mon ami Falkowski, la signature d’un contrant nous confiant les droits des albums de Tintin pour la Russie. Avec minutie, nous avons préparé la maquette de l’édition russe des Cigares du Pharaon. Puis nous avons suivi avec amour l’impression à l’identique (et en Russie!) de l’album, à l’identique de l’original. Hélas, nous avons vendu à peine quelques centaines d’exemplaires sur les 5000 imprimés. A chaque étape, nous étions confrontés à un a priori négatif face au livre: « ce n’est pas de la littérature », « c’est pour les enfants » ou encore « ce livre est pour les paresseux, rien avoir avec nos classiques! ». Mais « Maus » séduira tous ceux qui l’ouvriront avec une sérieuse intention de le lire. Et ce n’est pas un album pour enfants. Центральная тема Мауса — Холокост. Молодой художник пишет комикс о Холокосте на основе разговоров со своим отцом, уцелевшим после 14-ти месяцев плена в концлагере Аушвиц в Освенциме. Сила романа в том, что мы вместе с автором слушаем рассказ отца и открываем все детали его пути — от начала преследования евреев до освобождения героя и эмиграции в Америку. Владек (так звали отца Арта Шпигельмана — ведь в книге речь идет о реальных персонажах) уже стар, и его память иногда неточна. Характер у него ужасный. Отношения с сыном — сложные. Но основное он помнит и рассказывает без прикрас. Передавая память о лагерях своему сыну, он передает ее и нам, читателям разных поколений. Comme vous le savez peut-être, le thème central de « Maus », c’est la Shoah. Un jeune dessinateur prépare un album sur l’extermination des juifs à Auschwitz à partir de longues discussions avec son père, qui en est un rescapé. La force de ce roman vient sans doute du fait que nous découvrons en même temps que l’auteur les détails du parcours du héros, depuis les premiers signes de la persécution des Juifs jusqu’à la libération des camps par l’Armée Rouge et l’émigration en Amérique. Vladek (c’est le prénom du héros et celui du père d’Art Spiegelman), Vladek est déjà vieux et sa mémoire lui joue parfois des tours. Il a un caractère de cochon (si je peux m’exprimer ainsi…) et des relations complexes avec son fils. Mais il se souvient parfaitement de l’essentiel et le dépeint sans far. En transmettant cette mémoire vécue des camps de la morts, il la transmet aux différentes générations de lecteurs. «Маус» — это классик не только комиксов, но и литературы в целом. В нем евреи — это мыши, а нацисты — коты. И посредством этого бестиария, как будто вышедшего из мира сказок или из мультфильмов про Тома и Джерри, Шпигельману удается прорваться через те интеллектуальные защиты, которые мы инстинктивно строим перед ужасом Холокоста. Вы помните стихи Чуковского про «Котауси и Мауси»?«— Ах, Мауси, Мауси, Мауси,Подойди ко мне, милая Мауси!(…)— Ты меня не обманешь, Котауси!Вижу злые твои глазаусиИ злые-презлые зубауси!» Но история «Мауса» немного другая. Большинство мышей у Шпигельмана не убегают, а умирают от голода, под пулями котов или в страшных муках в газовых камерах. Maus est un classique de la bande dessinée et de la littérature en général. Ici, les Juifs sont des souris, et les nazis, des chats. grâce à ce bestiaire presque sorti des contes de notre enfance ou d’un dessin animé de Tom & Jerry, Spiegelman réussit à passer par dessus les barrières et défenses intellectuelles que chacun d’entre-nous érigeons instinctivement face à l’horreur et l’inhumanité de l’Holocauste. Sans le savoir à l’époque où il dessine les premières case du roman, Art Spiegelman encre ainsi son récit dans un des thèmes favoris de la propagande hitlérienne, qui associe très vite le Juif à la vermine, allant jusqu’à railler les américains d’avoir érigé ces « parasites » en héros à travers Mickey Mouse et autres personnages inoffensifs. На трехстах страницах «Мета-Мауса» можно найти ответы на многие вопросы, связанные с рождением романа, с тем, как он был нарисован, как его воспринимали в Америке, а как, например, в Польше. Также можно найти ответ о том, почему именно мыши и коты. В нем содержится масса документов, а также полная транскрипция разговоров Арта с Владеком, которые стали основным материалом книги. К книге прилагается еще и компьютерный диск, на котором записаны все варианты и эскизы для комикса с комментариями автора, правда, на английском — прямо как академическое издание классического автора. Dans les trois cents pages de « Meta Maus » on peut trouver la réponse à tout ce qu’on a toujours voulu savoir sur « Maus », sur sa naissance, ou sur sa réception aux Etats Unis, ou par exemple en Pologne. Ceci est loin d’être anodin, si l’on sait que les Polonais sont représentés par des cochons, à la fois répugnants lorsqu’ils collaborent à l’entreprise nazi, ou innocemment manipulés par ces derniers comme du bétail de basse-cour. Le livre contient une masse impressionnante de documents, esquisses, variantes, ainsi que l’intégralité des transcriptions des enregistrements originaux du récit de Vladek. Le tout agrémenté d’un CD-Rom ou chaque case est commentée par l’auteur, en anglais il est vrai. Il s’agit un peu d’une exégèse comme on en trouve dans les éditions académiques des auteurs classiques. Не знаю, выйдет ли когда-нибудь «Мета-Маус» на русском. Но он доступен на многих других языках. Очень рекомендую. А сам «Маус» на русском можно легко купить в интернете или в редких независимых книжных магазинах Москвы и России. Не махайте хвастаусами: читайте! Не пожалейте! Je ne sais pas si Meta Maus sera un jour publié en russe. Mais il est disponible dans de nombreuses autres langues dont le français. Et la BD, si elle a été retirée des étalages de presque tous les libraires, est facilement commandable sur internet. Lisez Maus, si vous ne l’avez déjà fait. До встречи в эфире. Ваши комментарии, замечания и исправления можете при

Давно хотел рассказать вам о романе Евгения Водолазкина «Лавр», который получил в России в конце 2013 года приз «Большая книга». Недавно в издательстве Файар вышел его перевод на французский язык, и я пользуюсь этим случаем, чтобы чтобы поделиться с вами удовольствием, которое я испытал, читая эту книгу. La récente publication en traduction française du roman d’Evgueni Vodolazkine « Лавр », en français « Les Quatres vies d’Arséni », chez Fayard, me donne l’occasion d’essayer de partager avec vous le plaisir que m’a procuré la lecture de ce livre, lauréat du prix russe « Большая книга » fin 2013. Французское название «Les quatres vies d'Arséni» (дословно: «Четыре жизни Арсения») вольно или невольно раскрывает структуру романа и одну из его основных сюжетных линий. Автору, кстати, это название понравилось, и он считает его одной из удачных находок переводчицы Анн-Мари Таксис-Боттон. Le titre donné à la traduction française est, des mots mêmes de l’auteur, une bonne trouvaille d’Anne-Marie Tatsis-Botton, dont au passage on peut signaler le travail remarquable. Il suggère d’emblée une des lectures possibles de l’ouvrage. В долгой жизни главного героя – она длится 80 лет, что для Средневековья, где происходит действие романа, несомненно, большая цифра – в этой долгой жизни умещаются сразу как будто 4 жизни, 4 отдельных периода. Они и придают роману свою собственную внутреннюю структуру, составленную из четырех частей: книга Познания, затем книга Отречения, книга Пути и книга Покоя. В каждой из этих жизней-книг, герой носит новое имя. Родившись Арсением, он принимает в книге Отречения имя Устин. Только в самом конце романа, будучи уже в монастыре, он получает свое последнее имя: Лавр – по имени одного из святых 18 августа, дня, когда он принимает схиму. L’action du roman se situe dans la Russie médiévale, au tournant du 16e siècle. La longue vie du héros – 80 ans, ce qui semble particulièrement long pour l’époque, la longue vie du héros, donc, englobe en elle-même comme quatre vies différentes. Elles donnent d’ailleurs au roman sa structure narrative, puisqu’il est divisé en 4 livres: le premier relate la jeunesse et les années de formation du héros auprès de son grand-père, le second est celui du renoncement à la vie et au monde, le troisième, celui de la route et le quatrième voit le héros parvenir enfin à la paix intérieure. Dans chacune de ces vies, le héros porte un nom différent. On l’appelle tantôt Arséni, tantôt le médecin, ou bien encore Oustine, lorsqu’il devient un jourodivyj, un fol en Christ. Puis à mesure que son chemin se rapproche de la parfaite ascèse monacale, il devient Ambrossii, pour être enfin nommé Lavr, le jour où il prend le grand habit. Оригинальное название романа «Лавр» (последнее имя Арсения) подсказывает другой угол зрения, а может, и другой ключ к роману. Весь текст Водолазкина, от самой первой строчки до самого последнего слова стремится к своему концу, круг должен замкнуться. Вставки с видениями о будущем, с описанием событий из разных веков, в том числе и нашего, ХХI-ого века, могут казаться, на первый взгляд, странными или неуместными, но это, мне кажется, не так. En russe, le roman porte pour titre ce prénom, Lavr, et ceci nous invite à le regarder sous un autre angle. Peut-être est-ce là une des clefs du texte de Vodolazkine. Car ce dernier, dès la première ligne, tend vers sa fin, cherchant dans un mouvement circulaire à former une boucle, à refermer le cercle. Les apparitions récurrentes d’évocation du futur et de la description des événements qui auront lieu des siècles plus tard peuvent à ce titre paraître assez déroutante. Mais uniquement de prime abord. Как говорит Жорж Нива, эти эпизоды из будущего, также как постоянное смешение стилей или переходы от современного русского языка к древнерусскому, заставляют читателя отвлекаться от основного повествования, чтобы снова окунуться в него с новыми силами. Одновременно это и отсылка к современности, которая расширяет циклический ход времени романа до нашего времени, до нас самих. Comme le dit Georges Nivat, ces visions du futur, de même que le constant mélange des styles et registres de langue évite au lecteur de se laisser emporter par la douceur et l’envoutement de la narration. Elles le secouent pour qu’il puisse replonger dans l’intrigue avec force et fraîcheur. En même temps, il me semble que cet écho à la contemporanéité élargit le mouvement cyclique du temps pour le porter jusqu’à nos jours, jusqu’à nous mêmes. Но скорее, чем познакомить нас с четырьмя жизнями героя, я бы сказал, что роман «Лавр» предлагает нам одновременно совершить 4 путешествия: первое из них – в мир знахарей и целителей. Вместе с героем читатель будто учится различать и искать по лесам все травки, корни и растения, которые только существуют. Как, должно быть, непросто переводить все эти страницы! Mais il me semble que les quatre vies d’Arseni, au delà du récit lui-même, nous invite à faire, simultanément, quatre passionnants voyages: Le premier d’entre eux nous emmène dans le monde des guérisseurs. Le lecteur, suivant les pas du héros, apprend avec lui à trouver et reconnaitre toutes les herbes, racines et plantes médicinales de la forêt. Et quel travail de traduction ! Второе путешествие – путешествие в русскую православную веру. При этом в каком-то её первоначальном, средневековом виде со всеми её особенностями. Для меня, человека воспитанного вне религии, это, наверное, самое удивительное путешествие. Особенно, когда Арсений – в этот период, он носит имя Устин – становится юродивым в городе Пскове. При этом мы видим скорее внутреннюю сторону веры, а не ее церковную и литургическую сторону, что намного интереснее. Le second voyage nous entraine au cœur de la foi orthodoxe russe. Dans sa forme médiévale, presque originelle. Avec toutes ses particularités. Pour moi, le sans foi qui n’ai reçu aucune éducation religieuse, il s’agit sans doute du voyage le plus étonnant. En particulier quand Arséni, miné par le remord, prend le nom d'Oustine, et devient un Iourodivij, c’est à dire une espèce d’hurluberlu christique, sale et sans manières, qui ère dans les rues de la grande ville de Pskov. Ce qui est passionnant, c’est que l’auteur nous donne à voir tous les aspects intérieur de la foi, et non ses avatars liturgiques ou ecclésiastiques. Вместе с Арсением, который еще не стал Лавром, мы также путешествуем по средневековой России, по России княжеской. Мы проезжаем через Европу до Венеции, и плывем по Средиземному морю до Иерусалима в совместном паломничестве с героем. И хотя подзаголовок романа его определяет как «неисторический», мы с ним окунаемся в эти малознакомые страницы истории России. Avec Arséni, alors qu’il n’est pas encore devenu Lavr, nous voyageons aussi dans la Russie médiévale, la Russie des princes. Avec lui, nous traversons l’Europe jusqu’à Venise et embarquons sur la Méditerranée jusqu’à Jérusalem, dans un pèlerinage commun avec le héros. Et même si le roman est sous titré « roman non historique », sa lecture nous plonge avec bonheur dans ces pages peu ou inconnues de l’histoire russe. Но самое неожиданное и чрезвычайно захватывающее путешествие, которое нам предлагает талантливый писатель Евгений Водолазкин, – это прыжок в безвременное пространство внутреннего мира героя, и, следовательно, в каждого из нас. Роман неисторический именно потому, что в нем не описывается линия жизни героя, а круг времени от его рождения к его смерти. Круг неуклонно замыкается. Текст и описанные в нем действия находятся словно вне времени. Ибо «Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои»(1). Mais le voyage de loin le plus inattendu et le plus fascinant et celui que l’écrivain de talent Evgueni Vodolazkine nous propose dans l’espace intemporelle du monde intérieur de son personnage. Et par la même, dans notre propre monde intérieur. Car si le roman est « non historique », c’est qu’on y décrit pas la vie d’Arséni comme un parcours linéaire, mais comme un mouvement cyclique de sa naissance à sa mort. Le cercle doit inévitablement se refermer. Le texte et les actions qu’il racontent sont comme suspendues hors du temps. Car « Il tourne vers le midi, et se dirige vers le nord. Parcourant tous les lieux, le vent s'élance en tournant, et il revient sur ses circuits.(1) » 4 жизни, 4 путешествия, 4 стиля, 4 языка. 80 лет, разделенные на четыре почти ровные части. Юность героя с 1440 до конца пятидесятых, а потом 20 лет странствий юродивого Устина. Затем паломничество и медленное приобретение душевного покоя до 1500 года и принятие окончательного имени Лавр. А через 20 лет – конец. 4 опоры, придавших «Лавру» устойчивость и гармонию настоящего монумента современной литературы. 4 vies, 4 voyages, 4 styles, 4 langues. 80 ans, séparés en quatre parties presque égales. La jeunesse du héros, de 1440 à la fin des années 50. Viennent ensuite 20 ans d’errance du Jourodivij Oustine. Puis le pèlerinage et la longue recherche de la paix intérieure. Jusqu’à l’an 1500 où il devient Lavr. 20 ans encore, et ce sera la fin. Quatre piliers qui donnent aux « Quatre vies d’Arséni » la stabilité et l’harmonie d’un monument de la littérature contemporaine. ----------------------- Дополнительно:(1) L’Ecclésiaste, 1.6 / Екклесиа́ст, 1.6. Сам текст здесь.

Здравствуйте, дорогие сушки тела между народ ногой Франция скидки радиатор РФИ!Упс… извините. Ещё раз: Здравствуйте, дорогие слушатели международного французского радио RFI!  Не беспокойтесь, вы действительно слушаете «Заметки на двух языках». И эти языки – французский и русский, а не какой-то непонятный вам новый язык со славянскими нотками, как вам, может быть, показалось после моей первой попытки приветствия. Дело в том, что я включил удивительную и порой опасную функцию на всех моих устройствах: она называется предиктивный набор. Bonnie, chose au-dessus de recherche initiale !Oups… Veuillez m’excuser, je recommence: Bonjour, chers auditeurs de RFI ! Ne vous inquiétez pas, vous écoutez bien la chronique bilingue français-russe, et je ne suis pas tombé sur la tête. Si ma première tentative de vous saluer a pu vous sembler si bizarre, c’est que j’ai activé sur tous mes appareils une fonction très spéciale: elle porte le nom de « frappe prédictive ». Да, вы правильно расслышали: пре-ди-кти-вный набор. Так по-русски называется интеллектуальный ввод текста – раньше его называли Т9 – от английского глагола to predict, что обозначает «предсказывать, пророчить, прогнозировать». Но хватит разбрасываться английскими терминами, а то начальство вынесет мне выговор. Здесь французское радио! С этим не шутят… Заметьте: предиктивный, а не «предикативный», ведь слово «предикативный» относится к логике и лингвистике и происходит от слова «предикат». Если говорить вкратце, эта функция была разработана, чтобы «предсказать» на основе нескольких набранных вами первых букв, какое именно слово вы хотите напечатать – словно читая ваши мысли! Vous avez bien entendu, « frappe prédictive », de l’anglais to predict, qui signifie prévoir, prédire. Mais j’arrête avec les mots anglais, sinon je vais encore me faire gronder par la hiérarchie. C’est une radio française, ici, on ne plaisante pas avec la langue de la perfide Albion ! Pour ce qui est des frappes, il ne s’agit ni de frappes aériennes, ni de petites frappes, comme on désigne parfois encore les bandits de faible envergure. Il s’agit de saisie d’un texte au clavier d’un ordinateur ou d’un smartphone. Включил я предиктивный набор, так сказать, от нечего делать. Просто так, чтобы посмотреть, каковы достижения науки со времен первых сотовых телефонов, когда первым делом ты выключал пресловутую функцию Т9, чтобы избежать скоропостижной шизофрении. И я не пожалел! Вообще, если верить описанию этой функции, можно подумать, что вместо того, чтобы написать «Я закончил работать, еду домой» стоит всего лишь набрать «Я зак раб, ед до», и дело в шляпе! Подумаешь, сэкономил время на целых 12 букв! Лепота… Cette fonction a été inventée par des ingénieurs bienveillants afin de prévoir et compléter les mots dont vous n’avez à saisir que quelques lettres au lieu du mot entier. La machine complète pour vous, comme si elle lisait dans vos pensées. Par exemple, lors de vos courses au supermarché, fini les longs messages comme « Chérie, tu préfères que je prenne du camembert ou du brie ? ». Vous n’avez qu’à écrire « Ché, tu pref q je pren du cam ou du br ? » et l’affaire est dans le sac ! Vous avez économisé l’énergie nécessaire à la saisie de 20 lettres! Le pied, non ? Но на деле все оказалось, мягко говоря, немного сложнее. То есть либо функция недоработана, либо у меня такие странные мысли, что предугадать их невозможно. Судите сами. Вместо слово «мейл» телефон пишет «сейф». Например: «Спасибо за ваш мейл» превращается в «спасибо за ваш сейф». Это может привести вашего собеседника в недоумение, не правда ли? Хорошо, что у меня все друзья бедные! А на днях я хотел поблагодарить известного писателя за участие в мероприятии. Я с трудом могу себе представить, что он обо мне подумал, когда вместо «Я Вам безмерно благодарен» он увидел на экране смартфона слова «Я Вам бездарно благодарен»… Хотите узнать поела ли ваша подруга — если нет, может быть, вы её пригласите на романтический обед…) — а ваше адское устройство заменяет слово «поела?» с вопросительным знаком на «Поеду!» с восклицательным. Провал гарантирован. En réalité, tout s'avère bien plus compliqué qu’il n’y parait. Dès qu’on l'utilise un peu, on se pose immanquablement la question: Cette fonction a-t-elle été développée à moitié ? Ou ai-je des pensées si bizarres, que le programme n’arrive pas à en prédire le sens ? La plupart du temps, les corrections apportées par l’algorithme ne portent pas à conséquence. Lorsque votre correspondant reçoit un message lui indiquant: « j’ai bien reçu tes malles », alors que vous avez avec lui une correspondance et une relation purement électronique aura vite fait de mettre cette coquille sur dos de la fatigue et de remplacer le mot « malles » par le mot « mails ». Parfois, les corrections « prédictives » sont plus embarrassantes: j’ai du mal à imaginer la tête de cet écrivain célèbre que je voulais remercier d’avoir participer à une rencontre que nous organisions lorsqu’il lut: « j’extrais de menthe recommande » au lieu de « je vous suis extrêmement reconnaissant »! Правда, иногда неведомыми путями и, несмотря на то, что исходящее сообщение мало что имеет общего с тем, что вы хотели написать, айфон действительно предугадает вашу мысль, и эффект получается именно тот, которого вам изначально хотелось достичь, и, к тому же, избежав нецензурной лексики. Поссорившись с другом, я решил чистым русским языком послать его, как следует, на три буквы. Нервно набрал сообщение и, не обращая особого внимания на экран, нажал на кнопку «отпр» (это вместо «отправить»…). Не получив ответа, я захотел еще живописнее выразить свою досаду, как увидел на экране моё сообщение в обработке предиктивного набора: «Пошёл ты на ходу !». Что делать? Решил написать ещё раз. Получилось «Я имел в виду: Пошёл ты на ходу!» Грррр… Внутри меня раздался истерический стон: «Ненавижу этот телефон!!!!». Как бы я не принимался возвращать мой авторский вариант данного сообщения, телефон упорно отправлял собеседнику «Пошёл ты на ходу! Пошёл ты на ходу!». Я, честно говоря, уже мысленно послал «на ходу» всех на свете разработчиков и программистов, вплоть до самого Стива Джобса, как получил ответ: «Ты псих. С тобой больше общаться не буду!» Какое же на самом деле чудо, этот предиктивный набор! Dans la vie des bilingues, la frappe prédictive apporte deux fois plus de bonheur. Je dirais même qu’elle est source de bonheur au carré ! Souvent, en effet, des mots étrangers, écrits en transcription latine, viennent se glisser dans nos messages. La frappe prédictive les adore ! Et elle en fait souvent une cible privilégiée. C’est ainsi que, par exemple, le prénom Masha (diminutif de Maria en russe) est remplacé tantôt par « marshall », par « méchant », ou bien encore par « machant ». De même pour Sasha, qui se transforme en « sachant ». C’est un peu plus délicat, lorsque tu envoies une bises à Natasha, dont le diminutif « Tasha » devient, sans crier gare un dégradant « tachant »... В жизни билингвов эта опция приносит вдвое больше счастья. Или, скорее, приносит счастье в квадрате. Дело в том, что волей-неволей в текст на французском, например, включаешь русские слова или имена, чаще всего написав их латинскими буквами. О, как он это не любит! Имя «Маша» он неуклонно заменяет на «machant», что обозначает «жуя» (от глагола «жевать») или на слово «marshall», или «méchant» (злой). А «Сашу» меняет на «sachant», т.е. «зная». Что уж говорить, когда меняется уменьшительное имя «Таша» на «tachant», что обозначает: «пачкая»... Une autre fois, je voulais sans doute « me la jouer » dans un chat avec ma nièce, jeune adolescente. Voulant écrire que je ne sais plus vraiment quoi était « méga top » , j’ai envoyé sans y faire attention « je m’égare trop ». Erreur de style et de sens ! Serait-ce pour cela qu’elle ne m’a pas répondu et que notre correspondance s’est arrêtée là ? Однажды я хотел, наверное, выпендриться и решил использовать в переписке с племянницей молодежное выражение « méga top », эквивалент русского «круто». Но вместо «это круто» вышло « Je m’égare trop! ». Это по стилистике и по смыслу (дословно «Я слишком заблуждаюсь») настолько далеко от задуманного, что наверняка объясняет то, что после этого сообщения моя переписка с племянницей надолго прервалась. J’en resterai là pour cette fois. Il ne me reste plus qu’à signer cette chronique. Mais à la place d’un F majuscule suivi d’un point, qu’apparaît-il sur mon écran ? Faire. non, Faire. Fuir. Fuite. Fur. Four. … Flan ! Aaaah …. A dans demain semble chers audiences ! (« A dans deux semaines chers auditeurs ») На этом я, пожалуй, закончу. Осталось мне подписать эту заметку.Подпись «Файл». Нет, опять неправильно. Подпись «Фраза». О ! Боже мой… Тогда без подписи... До встречи черепица для некоторых! («до встречи через две недели!») ___________ До встречи в эфире. Ваши комментарии, замечания и исправления можете прислать на адрес zametki.rfi@gmail.com. Ни одно письмо не останется без ответа! A bientôt ! N’hésitez pas à me faire part de vos remarques et de vos commentaires à l’adresse zametki.rfi@gmail.com Je répondrai avec plaisir à chacune de vos lettres !

Записываю эту хронику незадолго до юбилейного празднования 70-летия Дня Победы в Москве. Это очень важный праздник не только для России, но и для нас всех. 70 лет назад Союзники окончательно поставили точку самой кровавой катастрофы в истории человечества. При этом под словом «нас», я, конечно, имею в виду не только население «победивших» стран, но и Человечество в целом. J’écris cette chronique à quelques jours des commémorations du 70-ème anniversaire de la fin de la seconde guerre mondiale, que l’on appelle en Russie le Jour de la Victoire. C’est une date importante non seulement en Russie, mais pour nous tous. Il y a soixante dix ans les Alliés mettaient un point final à la plus grande catastrophe militaire de tous les temps. Et quand je dis « importante pour nous », je ne parle pas seulement des « pays vainqueurs » mais, n’ayons pas peur des mots, de l’Humanité entière. Победа во Второй мировой войне — общая. Это результат совместных усилий союза многих государств во главе с Великобританией, Америкой и Советским Союзом. К ним присоединились и другие государства, в том числе Франция, и, конечно, Китай. Можно оценить роль каждого из союзников по-разному, но некоторые факты неопровержимы. Никто из союзников не мог бы в одиночку победить Германию, Японию и их единомышленников. Также абсолютно всем понятно, что количество военных и мирных жертв войны больше всего в СССР (по разным оценкам около 27 миллионов человек), а затем в Китае (по последним оценкам порядка 20 миллионов жертв). Также неоспоримо, что Соединенные Штаты Америки внесли, наряду с остальными, решающий вклад в победу, в частности, благодаря так называемому Ленд-лизу. La victoire est notre bien commun. C’est le résultat des efforts conjoints d’une alliance de nombreuses puissances au premier rang desquelles le Royaume-Uni, l’Union Soviétique et les Etats-Unis. Avec eux, d’autres pays, comme la France, et bien entendu la Chine. On peut évaluer le rôle de chacun suivant de bien nombreux critères et de manière différente, mais un certain nombre de faits sont indiscutables. Par exemple qu’aucun des Alliés n’aurait pu, seul, vaincre l’Allemagne, le Japon et les autres pays de l’Axe. Il est aussi indiscutable que c’est l’URSS qui a payé le prix le plus élevé en vies humaines. (27 millions en moyenne selon les estimations), suivi de près, ce qui est moins connu, par la Chine, qui aurait perdu environ 20 millions de personnes selon des calculs récents. Il est de même établi, que les Etats-Unis ont payé un tribut décisif pour la victoire, tant en soldats qu’en matériel, en particulier par le Land-Lease. До сих пор идут споры о той или иной цифре, о том или ином факте. На некоторые вопросы мы даже никогда не получим ответа из-за отсутствия документов или свидетельств. Но, в целом, все предельно понятно. И для тех, кто интересуется тем или иным вопросом, есть масса опубликованных документов. Значительная часть из них доступна в Интернете. Но, к большому сожалению, это событие, которое должно было нас объединить, разделяет нас еще больше. И накануне очередного юбилея не стоит особо искать, чтобы найти примеры о том, как память о войне, а иногда и использование этой темы в политических целях, разделяет и путает умы до такой степени, что разногласия становятся уму непостижимыми. Jusqu’à aujourd’hui certains chiffres ou certains faits font l’objet de controverses parmi les historiens. On sait aussi que, faute de documents et de témoignages, certaines énigmes resteront sans réponse. Mais globalement, tout est simple, tout est connu. Ceux qui s’intéressent à la deuxième guerre mondiale peuvent avoir accès à des quantités impressionnantes de documents d’archive, dont une partie importante est accessible sur le net. Néanmoins la question de la Guerre continue d’être un point de discorde entre les peuples, alors qu’elle devrait plutôt nous rapprocher dans un désir commun que cela ne se répète jamais. En cette veille de date anniversaire, il ne faut d’ailleurs pas aller chercher très loin pour en voir des exemples. Вот, например, недавно французский политик Жан-Мари Ле Пэн снова публично выступил c заявлением о том, что «газовые камеры являются деталью в истории Второй мировой войны». И это, кстати, несмотря на то, что он уже был осужден за подобное, на мой взгляд, чудовищное высказывание. Я надеюсь, что и в этот раз придется ему отвечать за эти слова перед правосудием. Но, если задуматься на минуточку, как можно относиться к тому, что в СССР замалчивался Холокост и во всех публикациях слово «евреи» применительно к жертвам войны заменяли на «мирные советские граждане». Неужели это не той же логики, что слово «деталь» у одиозного одноглазого старика? A commencer, en France, par une énième sortie publique de Jean-Marie Le Pen où il répète que « les chambres à gaz sont un détail de l’histoire de la seconde guerre mondiale ». Et ce même s’il a déjà été condamné pour des propos similaires. J’espère que cette fois-ci encore, il répondra de ces propos monstrueux devant les tribunaux. Mais si l’on y réfléchit un peu, comment doit-on considérer le silence sur la Shoah qui régna en URSS et dure en Russie jusqu’à nos jours ? Comment doit-on comprendre, que dans les publications officielles les victimes juives de la Guerre étaient systématiquement désignées par la formule consacrée comme des « civils soviétiques » ordinaires ? Ceci ne participe-t-il pas d’une même logique que celle du « détail » de ce vieux borgne répugnant ? И как теперь относиться к тем, кто в России, например, заявляет, что в историческом сознании западных европейцев вопрос о Холокосте занимает настолько большое место, что затмевает много разных важных аспектов истории войны, вплоть до отрицания роли Советского Союза и его статуса победителя? Да, да! Есть много людей, которые считают, что в Европе не знают или отрицают, что СССР победил во Второй мировой войне! Неужели надо обязательно сравнивать ужасы этой катастрофы и определить, что один важнее другого? Ведь такого рода высказывания — это, скорее всего, симптом десятков лет пропаганды, чем проявление злого умысла. И, получается, то, что абсолютно обоснованно запрещено Ле Пену, разрешается другим? Que penser lorsqu’en Russie, par exemple, on déclare que la place de l’Holocauste dans la mémoire européenne est si grande, qu’elle vient à faire de l’ombre à de nombreux autres aspects de l’histoire de la Guerre, allant jusqu’à une prétendue négation du statut de vainqueur de l’URSS ? Oui, oui, il existe en Russie de nombreuses personnes qui pensent que l’Europe en vient à mettre en doute le rôle de l'URSS dans la victoire! Faut-il vraiment comparer entre elles les horreurs de cette guerre pour déterminer laquelle est plus importante que les autres ? Cet exercice dangereux ne revient-il pas à permettre à certains, là-bas, ce que l’on interdit ici à M. Le Pen ? А как вам вот это высказывание писателя Захара Прилепина о том, что «по сути, главный «левый», скажем, во Франции – это Марин Ле Пен: она за поддержку социальной сферы, за сохранение Франции в виде Франции, а не черт знает чего, за собственный народ»? Нормально? Захар, друг мой, у Гитлера тоже была социальная политика, и, в том числе, этой политикой он обманул свой народ и вел его к поражению в той же войне. В качестве лекарства советую послушать передачу «Цена Победы» за 5 апреля 2014 на тему «Сколько было Гитлеров?». Да и вообще, поменьше высказываться на политические темы. Et que direz-vous de cette récente déclaration de l’écrivain Zakhar Prilépine, où il dit que « la véritable « gauche », en France, c’est en fait Marine Le Pen: Elle a un véritable programme social, elle veut conserver la France en tant que France, et non la transformer en dieu sait quoi, elle est pour son propre peuple ! » Non mais ça ne va plus, mon cher ami Zakhar ? Ne sais-tu pas qu’Hitler aussi, avait un programme social avec lequel il a trompé son propre peuple et l’a conduit à la catastrophe ? Последнее время мы наблюдаем, на самом деле, попытку тенденциозного использования искаженных версий исторических фактов. И во главе хунты стоит господин Мединский, который, наверное, очень хороший министр культуры, но не может претендовать на роль историка. Да и здесь искать далеко не надо. Сам же пишет в своей книге «Мифы о войне», что « Моя цель — развенчать мифы черные. Но вот положительные — решительно хочется оставить. Объясню почему. Эти мифы не вредны. Они, как ни странно, для массового сознания просто необходимы».* Ces derniers temps nous assistons à une tendancieuse tentative d’instrumentalisation de l’histoire à des fins politiques. Et c’est M. Medinski, ministre russe de la culture, qui en est le coryphée. Il fait sans doute un excellent ministre de la Culture, mais il n’est qu’un piètre historien ! Il l’écrit lui-même dans son récent livre intitulé « les Mythes de la Guerre, 1939-1945. « Mon but est de dissiper les mythes noirs, ceux qui sont négatifs. Quant aux mythes positifs, je ne veux surtout pas y toucher. Je m’explique: Ces mythes ne sont pas néfastes. Je dirais même qu’ils sont tout simplement indispensables pour la conscience collective. » Elle vous plaît, cette conception là de la culture ? Чего еще добавить. С историей, так же как с искусством, как показывает недавний эпизод со снятием спектакля в Новосибирске, можно любыми — и особенно ненаучными —способами отрицать или запрещать то, что не в твою пользу. А то, что полезно тебе, ни в коем случае не трогать. Как называть эту концепцию «культуры», не знаю. En guise de conclusion, je dirais que nos dirigeants européens ne font pas non plus preuve d’un grand discernement. Leur refus de participer aux commémorations russes du 9 mai me semble être le reflet de la petitesse de leur jugement et d’une absence totale de réflexion historique. Certes, parader sur la Place rouge aux côté de Potine pendant que ce dernier fournit des armes et munitions au révoltés du Donbass, ce n’est pas très confortable. Mais la politique s’écrit elle à l’aune du confort qu’elle

Вы вряд ли поверите (сам бы с трудом поверил бы…), но каждый раз, когда сажусь писать эти заметки, мне на миг кажется, что я — Кэрри Брэдшоу, героиня телесериала «Секс в большом городе». Может, вы помните, как в начале эпизода на белом пустом листе на экране ноутбука появляются буквы одни за другими, пока за кадром голос главной героини произносит эти же слова. При этом обычно задается вопрос, который найдет несколько вариантов ответа в данном эпизоде, как например: «Отношения — это религия 90-х» или «В мире, где люди расстаются все чаще, каковы правила игры после расставания?» ... Vous le croirez ou non (moi-même, j’aurais du mal à y croire…) mais à chaque fois que je m’installe derrière mon écran d’ordinateur pour écrire cette chronique, j’ai un court instant l’impression d’être Carrie Bradshaw dans un épisode de la série Sex and the City. Vous savez, quand au début chaque épisode, sur l’écran blanc d’un ordinateur portable apparait lettre par lettre une question que Carrie lit simultanément en voix-off. Souvent, c’est une question à laquelle l’épisode entier proposera une réponse. Par exemple: « Les relations sont-elle la religion des années 90 ? » ou « Dans un monde ou les couples se séparent de plus en plus, quelles sont les règles du jeu après la séparation ? » ... Сегодня, как ни печально, нет вдохновения, и на экране могли бы появиться слова: «Однажды в Париже молодой хроникер не знал, какой теме он посвятит очередной эфир». Сравнение с героиней сериала дальше продолжать нет смысла. Мало, что есть общего между мной и Кэрри с ее подружками. Да мало, наверное, кто среди вас видел и помнит этот сериал. Он закончился уже более десяти лет назад. Да если честно, нельзя сказать, что я его смотрел. Смотрела любимая, ночью, эпизод за эпизодом, чтобы спасти себя от бессонницы. А я засыпал сразу после вводной части, прячась от света экрана под одеялом, так что, может, я в полусне и слышал несколько эпизодов, но смотреть ничего не смотрел... Aujourd’hui, l’inspiration me fait défaut, et sur l’écran de l’ordinateur apparaitraient les mots « Il était une fois à Paris un jeune chroniqueur qui ne savait pas à quoi serait consacrée sa prochaine chronique ». La comparaison avec l’héroïne de cette série s’arrête là. Il n’y a en fait peu de choses en commun entre moi et Carrie ou ses amies. Je me demande même si vous êtes nombreux à avoir regardé cette série qui s’est achevée il y a plus de dix ans déjà. A vrai dire, je ne peux pas vraiment dire que je l’ai regardée. C’est ma compagne qui, souffrant d’insomnie, avalait les épisodes les uns après les autres. Moi, je n’en ai vu que les premières minutes. Le reste, je l’ai entendu dans un demi-sommeil, allongé à ses côtés... Но на самом деле, на экране компьютера в этот раз набираются следующие слова: «О чем серьезном можно писать, когда в Париже, наконец, наступили долгожданные первые солнечные дни? Почему ни на чем серьезном невозможно зафиксировать мысли? Почему в эти дни в голове царит романтика, и на миг забываешь обо всем, что тебя так сильно волновало еще несколько дней назад? И как я переживу неизбежное и скорое возвращение в "норму"?» En fait, cette fois-ci, sur l’écran on peu lire: « Comment aborder un sujet un temps soit peu sérieux quand le soleil se met enfin à briller sur Paris ? Pourquoi n’arrive-t-on pas à se concentrer sur quoi que ce soit ? D’où peuvent bien venir toutes ces impressions romantiques qui me font oublier tout ce qui me préoccupait ces jours derniers ? Et comment vais-je survivre au retour à la normale ? » Лента новостей заполнена сюжетами, которые вполне могли бы стать темой этой хроники. Например, тошнотворное зрелище маразма старого фашиста Жан-Мари Ле Пена, который опять публично хвалил коллаборациониста Маршала Пэтена и в который раз назвал Холокост «деталью». Или о том, как его не менее мерзкая дочурка Марин пользуется случаем, чтобы вытеснить старого вождя из Нацфронта и заодно положить руки на основные финансовые ресурсы движения, в том числе на российские займы, кстати, которые до сих пор контролирует он. Le fil de l’actualité abonde de nouvelles qui pourraient servir de thème à cette chronique. Par exemple le spectacle nauséabond du remake d’Oedipe dans la famille Le Pen, où le père a encore osé revenir à la charge avec son dégoutant « détail » alors que la fille en profite pour essayer de l’évincer et mettre la main sur les finances du parti que le vieux contrôle encore. Можно было бы многое сказать об очередном жутком зверском происшествии около города Кале, и о том, как оно заставляет нас задумываться о главном. Мог бы еще рассуждать о недопустимости политических убийств в Москве или в Киеве. Но, как-то слова не подбираются... Ou bien encore pourrais-je évoquer ce énième fait divers horrible arrivé à quelques kilomètres de Calais, et qui nous fait penser, une fois de plus, que notre sécurité tient à peu de chose. Ou encore cette suite de meurtres politiques insupportables à Moscou et à Kiev. Mais les mots me manquent. Не вышла также история про высокого и худого мужчину, одетого, как настоящий денди, который оказался прямо напротив нас с сыном два дня тому назад в толпе вагона шестой линии в час пик где-то между станциями «Берси» и «пляс д'Итали». Ростом в два метра, в синем костюме и жилетке, с золотым перстнем с какой-то незнакомой символикой, с аккуратным и явно свежим маникюром, он стоял как будто вышедший из кадра старого новостного ролика времен третьей республики. Сложно себе представить сколько времени ежедневно требуется ему, чтобы так аккуратно причесать волосы и длинную, квадратную, до миллиметра выстриженную бороду и зафиксировать достигнутый безупречный результат специальным ароматным лаком… Но, вместо того, чтобы стать началом интересной истории, эта встреча осталась всего лишь зарисовкой. Вагоны открылись, и, уносимые толпой, мы вышли быстрым шагом, не дождавшись дальнейших приключений героя из прошлого. Dans le métro, ligne 6, entre Bercy et Porte d’Italie, je me suis retrouvé face à un très grand jeune homme, habillé en Dandy - costume trois pièces et chemise rayée, avec une bague dorée portant un symbole inconnu sur sa main tout droit sortie d’une minutieuse manucure. Avec ses cheveux soigneusement peignés en arrière et sa longue barbe rousse élégamment taillée au cordeau, on l’aurait dit tout droit sorti d’un film d'actualité des années trente. Vous savez, ceux que l’on projetait au cinéma, et où tel ou tel homme d’état important passait en revue la foule, ses mouvements hachés comme ceux d'un robot ? Mais ce personnage prometteur, qui aurait pu devenir le héros d’un récit d’aventure ne restera qu’une esquisse. Les portes de la station se sont ouvertes et, emportés par la foule, mon fils et moi sommes sortis du wagon de métro, sans connaitre la suite des aventures de ce dandy inconnu. А может дело в том, что в этом году город расцвел неожиданно быстро. Обычно появляются первые листья на платанах и только спустя неделю расцветает первая парода ярко-розовой японской вишни, а затем вторая, которая потемнее. Так медленно-медленно серый Париж приобретает свой летний зеленый вид. А тут, словно как в России, природа проснулась буквально за пару дней. И не мне одному, наверно, открывая утром окна, показалось, что проснулся в другой стране, в неожиданном путешествии. Peut-être que tout cela s’explique par la floraison subite des arbres dans Paris ? D’habitude, timidement, apparaissent quelques feuilles sur les platanes, puis un cerisier japonais inonde d’un rose clair les parcs parisiens, puis un cerisier d’une autre sorte, plus sombre, lui emboite le pas. C’est ainsi d’habitude que Paris cesse lentement d’être gris pour revêtir son habit de verdure. Mais cette année, comme si l’on était en Russie, la nature s’est réveillé si subitement, que tout à fleuri en deux jours. Et je ne suis sans doute pas le seul qui a eu l’impression, en ouvrant les volets au matin, de se réveiller dans une autre ville, dans un voyage inattendu. На этом я закончу этот бездарный монолог и пойду посижу с бокальчиком на террасе первого открытого летнего кафе на quai de la Gare. В Лондоне я бы, наверное, стоял и пил пиво прямо на улице перед любимым пабом на углу Queen’s Park. Если вы в Москве, судя по прогнозам погоды, придется подождать еще немного, чтобы посидеть и позагорать на террасах. Но не отчаивайтесь! Через неделю или две, когда у вас, наконец, наступит весна, в Париже уже закончится метеорологическая «лафа», и мы снова вытащим из шкафа пуховики и зонты, пока вы будете наслаждаться солнцем и красотой природы на дачах или в городе... C’est ici que je mettrai un terme à ce monologue stérile. Je vais aller prendre un verre à la terrasse du premier café d’été qui vient juste d’être installé sur le Quai de la Gare. Si vous êtes à Moscou, il va vous falloir attendre un peu avant de prendre le soleil à une terrasse, mais ne perdez pas le moral ! Dans une semaine, comme chaque mois de mai, le ciel de Paris renouera avec la grisaille, et il faudra ressortir des armoires manteaux et parapluies. Mais vous, en Russie, vous pourrez pour sûr profiter enfin du soleil et du printemps, en ville ou à la datcha.

Ровно через две недели состоится очередной — 11-й по счету — Тотальный диктант. Как написано на официальной страничке проекта в интернете, «Суть акции — добровольный бесплатный диктант для всех желающих, который проходит одновременно в десятках городов России и мира». Второй год одна из официальных площадок — парижский русский книжный магазин «Глоб». Dans exactement deux semaines aura lieu la 11e édition du concours russe « la dictée ». Créé en Sibérie, à Novossibirsk, il s’agit, comme il est indiqué sur la page web du projet « d’une action bénévole et gratuite proposant à tous ceux qui le souhaitent d’écrire une dictée au même moment dans des dizaines de villes en Russie et à travers le monde ». Pour la deuxième année, la librairie du Globe est un des lieux où l’on peut participer au concours. Вообще, когда узнал об этом проекте, я не мог понять, о чем идет речь. Ведь нас учили, что в русском языке нет орфографических сложностей: «Как говорится, так и пишется ! » — без устали повторяли наши преподаватели. Оказывается — не так. Оказывается, что диктанты и в России диктанты, то есть для сегодняшних учеников — это одно из самых волнующих школьных заданий, а для вчерашних — гора горьких воспоминаний... A vrai dire, la première fois que j’ai entendu parler de ce projet, je ne comprenais pas de quoi il s’agissait exactement. Nos professeurs ne nous répétaient-ils pas à longueur d’années: « qu’en russe, tout s’écrit comme cela se prononce » ? En fait, il n’en est rien. En fait, en Russie aussi, une dictée est une dictée. C’est-à-dire un des exercices les plus angoissant pour les élèves et une tonne de mauvais souvenirs pour ceux qui ont depuis longtemps quitté l'école. — Ну объясните мне тогда, в чем сложность русского диктанта? поинтересовался я у своих друзей.— Что за вопрос? Конечно, в знаках препинания !— … (в ответ — тишина).И тут ты узнаешь, что, во-первых, есть в русском языке жесткие правила пунктуации и что, во-вторых, именно на их знание и правильное применение и определяется, кто грамотный, а кто — нет. Je demandais alors à mes amis russes de m’expliquer pourquoi donc faire une dictée ? Et où est la difficulté ? — Quelle question, la ponctuation, bien sûr ! Je dois dire que je n’ai rien trouvé à répondre. Car c’est ce jour là que j’ai appris qu’il y avait en russe des règles de ponctuation si strictes et complexes, et que c’est grâce à elles que des générations de professeurs jugent du niveau de langue de leurs élèves. Что в этом удивительного ? Дело в том, что во Франции во время диктанта знаки препинания проговариваются, поскольку во многих случаях, они не обязательны, или их место зависит от воли и стиля автора. Поэтому во время диктанта вы услышите « Demain, virgule, à l’heure ou blanchit la campagne, virgule» и т.д. В старом черно-белом фильме «Топаз» со знаменитым актером Фернанделем есть на эту тему очень смешной эпизод, когда учитель, в отчаянии от неграмотности молодого ученика, начинает произносить все буквы, чтобы тот не забыл добавить « S » во множественном числе. Получается нечто похоже на « лэ мутонс этеэнт дан лэ пре… » Dans les écoles françaises, on signale les signes de ponctuation au fil de la dictée en les nommant, car la difficulté est ailleurs: dans la grammaire, l’accord des participes passés, les conjugaisons, homonymes et mots rares, dont parfois on ignorait jusqu’à l’existence même et dont on ne peut qu’essayer de deviner l’orthographe à tâtons... Если пунктуация не является проблемой, то сам французский язык полон сюрпризов в области грамматики и орфографии отдельных слов. В нем есть много омонимов, и часто даже очень грамотному знатоку надо обращаться к словарю или к знаменитому пособию « Le bon usage » от автора по фамилии Grevisse. Ce concours me rappelle les « dictées de Pivot » rebaptisées « Dicos d’Or » à leur heure de gloire. Quand, un samedi ou un dimanche, toute la France ou presque attendait, stylo à la main, que le présentateur vedette de l’émission littéraire Apostrophe (et désormais académicien) Bernard Pivot ne commence à dicter un texte de son cru, remplis de pièges et de mots rarissimes. J’ai un souvenir particulièrement vif du grand moment de doute et de réflexion lorsqu’il s’est agit d’écrire « Sot l’y laisse », dont j’ignorais alors qu’il désigne une partie particulièrement tendre et cachée d’une volaille. Вообще появление (уже в Париже) конкурса Тотальный диктант мне напомнило о давно забытом конкурсе под названием Les Dicos d’Or, который мы когда-то смотрели по телевизору. Тогда, правда не надолго, стало модно совершенствовать уровень знания языка. Вся Франция стояла у приемника и пыталась написать без ошибок достаточно сложный текст под диктовку знаменитого тогда телеведущего, а ныне академика Бернара Пиво. Увы, мода — феномен проходящий, и конкурс, потеряв свою привлекательность, закрылся в 2005, прослужив 20 лет несовершенному сослагательному времени глагола. Стало быть, теперь писать грамотно — старомодно. Crées en 1985, ces dictées ont cessé d’intéresser le public au milieu des années 2000, après vingt ans au service de l’imparfait du subjonctif. La mode est un phénomène cyclique, dit-on. Et c’est désormais en Russie que l’exercice honni de tant de générations d’élèves retrouve ses lettres de noblesse et revient à la mode. Короче — запятая — Longue vie à l’orthographe — восклицательный знак. Да здравствует диктанты — запятая — по-русски или по-французски — раздельно через дефис — то-ч-ка ! Vive l’orthographe ! Et comme disait Jules Beaucarne: « dans le cadre de la semaine du bon langage, ne dites pas « disez », disez « dites » ! » ****** До встречи в эфире. Ваши комментарии, замечания и исправления можете прислать на адрес zametki.rfi@gmail.com. С удовольствием отвечу на Ваши письма! A bientôt ! N’hésitez pas à me faire part de vos remarques et de vos commentaires à l’adresse zametki.rfi@gmail.com Je répondrai avec plaisir à chacune de vos lettres ! ***** О тотальном диктанте - см. здесь. Отрывок из фильма «Топаз» Отрывок из фильма «Топаз» - Диктант Les communiqués colombophiles de Jules Beaucarne

На этой неделе во многих городах по всему миру проходит Неделя французского языка и франкофонии. Что такое французский язык, я знаю. Что касается франкофонии, все не так просто. С одной стороны, это явление простое и бесспорное. Это понятие, которое существует где-то вокруг, и о котором слышишь с детства. Но стоит задуматься о каком-нибудь определении этого термина, как понимаешь, что ты об этом ничего не знаешь. Cette semaine, en France et par delà le monde, on fête le français et la francophonie. Si définir ce qu’est le français (je veux dire la langue française) est assez simple, il n’en est pas de même pour la francophonie. C’est pourtant un mot et une idée qui te côtoie depuis ton plus jeune âge, qui semble tellement évidente que sa réalité en devient intangible. Mais si l’on creuse un peu, tout n’est pas si simple... Слово « франкофония » появилось во французском языке относительно недавно. Говорят, термин был впервые употреблен географом Онисимом Реклю, чтобы описать население и страны, где употребляется французский язык. Это было в 1880 году. С семидесятых годов, Франкофония с большой буквы Ф - это название международной организации, в которую входят на сегодняшний день 80 стран, где хотя бы часть населения говорит по-французски, или где французский язык - один из официальных административных языков. Pas si simple d’abord, parce que suivant qu’on y met un F majuscule, la francophonie est soit un terme géographique désignant l’ensemble des personnes et pays où l’on parle le français, soit le nom d’une organisation certes pas très ancienne, mais aux rouages complexes et aux missions aussi floues que changeantes et qui n’est pas (ou qui n’est plus vraiment) la pure émanation d’un rêve de « soft power » à la française… Но, как ни странно, мне кажется, применительно к русскоязычному миру, сегодня франкофония в нем мало развита. Среди современных русских писателей, например, мало, кто говорит на французском. Можно их сосчитать по пальцам. Да и французская культура, кажется, оказывает мало влияния. Mais tout cela n’est pas très intéressant, allez-vous me dire. Et vous avez bien raison. Non, bizarrement, en ce qui concerne le monde russophone, ce qui me vient à l’esprit est que le français et la francophonie y était bien plus présente au XIXe siècle qu’aujourd’hui. Saviez-vous que Pouchkine correspondait avec sa femme en français ? Et que 2% du texte original du roman de Tolstoï « Guerre et Paix » a été écrit en français, et publié pour la première fois sans notes de traduction ? C’est qu’à l’époque le lecteur connaissant le plus souvent le français mieux que le russe lui-même. Ce n’est plus le cas aujourd’hui. Ничего общего со временем, когда вся российская аристократия считала французский язык родным, и гораздо хуже знала русский, чем язык Мольера и Вольтера. Пушкин, например, переписывался с женой на французском. А в романе Толстого - русского до костей писателя – «Война и Мир» почти 2 % текста на французском языке. При этом издавался французский текст без перевода и примечаний! Читатель, значит, в них не нуждался. Он обязательно знал французский. Quelques enthousiastes parisiens essaient aujourd’hui de développer le concept de « russophonie » sur le modèle (en l’occurence selon moi mal compris ») de la francophonie. Là où le bas blesse, c’est qu’ils considèrent que puisque la francophonie véhicule un message de tolérance et de respect de la diversité, leur « russophonie » doit aussi porter des valeurs et les répandre aux quatre coins du globe. На примере «франкофонии» уже несколько лет как представители и защитники русско-французской дружбы пытаются вводить в оборот слово «русофония», т. е. совокупность людей, говорящих по-русски. Слово в этом году даже напечатано крупными буквами на стенах стенда России на парижской книжной ярмарке. En fait, je crois que la francophonie n’est pas porteuse d’idéologie. L’idée de tolérance envers l’autre et de respect des différences n’est selon moi que le dénominateur commun sans lequel, même en ayant une langue commune, les habitants des 80 pays qui la composent ne se comprendraient pas. Франкофония как организация продвигает идеал толерантности и уважении к разнообразию людей, мнений и обычаев. Это, кстати, скорее не манифест, а необходимый общий знаменатель, без которого люди из очень разных стран не могли бы понять друг друга, несмотря даже на наличие общего языка. Cette année, pour la première fois, cette « Russophonie » est inscrite en grande lettres sur les murs du stand de la Russie au salon du livre de Paris. Et les valeurs qu’elle prétend porter ne sont pas des valeurs de dialogue et de tolérance, mais plutôt celles des soit-disant « valeurs traditionnelles » si ardemment promues par le pouvoir russe actuel. C’est pourquoi je pense que la culture russe et en particulier la littérature n’ont pas besoin d’être mélangées avec cette idée floue et dangereuse. Car à bien y penser, cette « russophonie », loin de rassembler, pourrait bien diviser encore un peu plus. Et, perdant son « N » pour prendre un « B », pourrait bien ne laisser place qu’à un peu plus de « russophobie ». И, как в кривом зеркальном отражении, сторонники новоиспеченной «русофонии» тоже считают, что это движение объединяет людей не только общим языком, но и комплексом общих ценностей. Но проблема в том, что речь не идет о толерантности и уважении к окружающим, а о так называемых моральных традиционных ценностях, о моральных скрепах, которые хотела бы всем навязывать сегодняшняя российская власть. По-моему, это ошибочный путь. И вполне может получиться, что вместо объединенной «русофонии», такими нелепыми усилиями получится развить только русофобию. А мне было бы очень жаль...

В жизни мне очень повезло. У меня прекрасная жена и трое замечательных детей. У меня работа неплохая. Я живу в свободной стране. Но помимо этого, мне еще больше повезло. Всю жизнь я мечтал работать на радио. И благодаря вам, дорогие радиослушатели, я получил возможность осуществить эту мечту: раз в две недели я прихожу в редакцию русской службы Международного радио RFI и записываю эти короткие без претензий заметки на двух языках. J’ai de la chance, chers auditeurs, beaucoup de chance! J’ai une femme formidable et trois magnifiques enfants. J’ai un travail intéressant. Je vis dans un pays libre. En plus de tout cela, j’ai toujours rêvé de faire de la radio. Et grâce à vous, chers auditeurs, ce rêve est devenu réalité. Depuis près de six mois maintenant, tous les quinze jours, je viens enregistrer cette petite chronique bilingue pour RFI. Мне так все это нравится, что решил поделиться с вами тем, что происходит за микрофоном, в волшебном мире радиостанции. Ce passage à la rédaction russe de RFI est un tel plaisir, que j’ai très envie de le partager avec vous en racontant quelques scènes que j’ai pu y observer.Bien entendu, les personnages et les situations de ce récit étant purement fictifs, toute ressemblance avec des personnes ou des situations existantes ou ayant existé ne saurait être que fortuite. Внимание: Автор считает своим долгом предупредить, что вся эта история — совершенная выдумка. Любое сходство персонажей с реальными людьми носит абсолютно случайный характер. В редакции обычно все сидят за компьютером, полностью погружены в написание статьей, хроник или в обработку последних депеш новостных агентств. Кто-то громко говорит с корреспондентом, который находится на другом конце Европы или еще дальше. Кто-то угрюмо ходит в поисках вдохновении. Начальник отдела, как правило, разносит бумаги, уточняет повестку дня, кто о чем пишет, для какого эфира и т. д. Le plus souvent, dans les bureaux « open space », chaque journaliste est concentré sur son écran d’ordinateur, occupé à finioler le texte d’un article, à rédiger une brève, ou à analyser les dernières dépêches des agences de presse. Parfois, l’un d’eux fait les cents pas à la recherche de l’inspiration. La responsable, quant à elle, essaye de gérer cette fine équipe tout en expédiant avec légèreté les multiples tâches administratives qui lui incombent. В тот день я пришел после обеда, чтобы записать очередной выпуск заметок. В редакции еще сидели пять-шесть сотрудников. В этот день не произошло никаких особо важных событий, и поэтому не было такого напряжения, как бывает, когда был теракт, важная встреча на высшем уровне, или громкое заявление во время пресс-конференции какого-то президента. Ce jour-là, je suis arrivé en début de soirée pour enregistrer la prochaine édition de cette chronique bilingue. La journée n’avait pas dû être riche en événements, car il flottait dans la rédaction comme un parfum de détente. Свеженазначенный замдиректора русского отдела сотрудник Дима Г. весело поднял голову и, видимо, продолжая разговор, начатый до моего появления, заявил: — Сегодня шеф устроил 9-часовое собрание, где рассказал о новых порядках оформления таких-то и таких-то документов. Теперь всем и правда придется заполнять их в семи экземплярах! Прямо всем вынес мозг по этому поводу! — В семи экземплярах! У нас тут, понимаете, двадцать первый век, так сказать Веб 2.0, а по каждой мелочи заявление в семи экземплярах! — проворчала, проходя мимо, руководительница отдела, любимая всеми нами Инга Д. — Нет чтобы мейл отправить или какую-то виртуальную группу создать! Будем бумагу тратить. — И не дождавшись ответа, вышла из офиса с очередной пачкой контрактов в руках. — А как будет, кстати, по-французски «вынести мозг»? — спросил Дима Г. — «Prendre la tête», — быстро ответила сотрудница Н., не отрываясь от экрана. — «Да, наверно, но голова и мозг — не то же самое», — возразил Дима. С другого конца зала кто-то из присутствующих уточнил:— «А у французов нет мозга, у них разум! Франсуа, вот тема для двуязычной хроники!» Все похохотали и снова уткнулись в компьютер. Dima G., récemment nommé directeur adjoint, quittant l’écran des yeux, déclara d’un air jovial: " Aujourd’hui, le chef a tenu une réunion pendant 9 heures! Il a présenté toutes les nouvelles procédures administratives à mettre en place. Maintenant, on va devoir remplir tout un tas de formulaires en 7 exemplaires! En traversant les bureaux d’un pas rapide, un paquet de documents et contrats à la main, Inga D, notre bien aimée responsable de la rédaction russe, reprit sans même tourner la tête: — On est au XXe siècle, l’ère du web 2.0, et on va signer des papiers en sept exemplaires! on pourrait envoyer des mails, ou créer des groupes virtuels, mais non, du papier et encore du papier, et en sept exemplaires! Dima G. conclua: ça va bien nous prendre la tête! Puis ajouté après un court silence: En russe, on dirait qu’il nous a extirpé le cerveau. (en russe: вынести мозг). Enfin, la tête et le cerveau, ce n’est pas la même chose, quand même… D’un autre coin de la pièce retenti comme un boomerang la sentence suivante: c’est parce que les français n’ont pas de cerveau, ils ont la Raison! Я быстро прошел в студию, опасаясь, что мне сейчас припомнят, что со своим разумом, французы и Пушкина убили, и Москву сожгли, и что у Виктора Ерофеева есть рассказ под названием «Как мы зарезали Француза», а у Чехова один рассказ так и называется «Глупый француз»… De peur que la discussion ne dégénère et qu’on me rappelle qu’en plus d’être écervelés, les français, en la personne de d’Antes, ont tué Pouchkine, qu’ils ont aussi brûlé Moscou; avant même qu’on me rappelle que Tchékhov a écrit un récit au titre évocateur d’Un français bien stupide, j’ai pris la direction du studio pour enregistrer la chronique… После записи я со всеми попрощался и ушел. В лифте одновременно спускалась коллега Н. «Ты тоже на пижах?», — спрашивает она. Слава богу, в этот раз сработал инстинкт самосохранения, и вместо того, чтобы в очередной раз опозориться неадекватным ответом, я многозначительно промолчал, слегка покачивая головой, с надеждой, что моя собеседница увидит в этом подходящий ответ. Уже на улице я долго думал, что она имела в виду. Марка моей машины? Я вроде приехал на трамвае, но, может, она хотела знать, езжу на Пежо или Рено? Был ли это намек на мою одежду? Или на что-то еще? Peu après, dans l’ascenseur, ma collègue N. m’a posé en russe une question bien étrange, que j’ai fait semblant de comprendre, en essayant à tout prix de garder l’air le plus sérieux possible, pour ne pas laisser trahir ma confusion. J’ai compris plus tard qu’elle ne me demandait pas si ma voiture était une Peugeot, ni la marque d’un de mes vêtements, mais si j’étais «на пижах» c’est à dire pigiste! Depuis le premier jour de mon rêve radiophonique, j’étais et suis encore «на пижах» sans même le savoir.Quel monde formidable que celui de la radio! До меня дошло, когда я уже почти к дому подошел. Pigiste по-французски, это же внештатный сотрудник, фрилансер. Все то время, что я работаю на радио, я был на пижах и об этот даже не подозревал… Какой все-таки удивительный мир радиостанции Р.!