Александра Палагина, филолог-японист, магистрант Университета Хоккайдо.Как возможна поэзия после Освенцима или литература после Хиросимы и Нагасаки? В этом выпуске с филологом-японистом Александрой Палагиной мы поговорили о литературе атомной бомбардировки, о том, как японские писатели искали новые слова для выражения невыразимого, и о том, почему жертвы ядерных ударов стали изгоями в своем обществе, и как личная травма превращается в политический символ.
Олег Гуров – исследователь процессов киборгизации и трансформации человеческой природы в цифровую эпоху, эксперт в области социокультурных аспектов технологического развития. Что такое человеческое? Эта категория, ускользающая от определения, обретает очертания лишь у своих границ, во встрече с Иным. Сегодня главным Другим для человека становится не природа и не Бог, а техника. Она не просто орудие среди прочих, но она проникает в плоть, моделирует сознание и формы идентичности. Но что это? Новый орган человеческого тела или враждебный элемент? Укоренено ли техническое в самой структуре нашего бытия, или она является ему чем-то принципиально чуждым? И в чем отличие страха перед техническим от страха перед природой, Богом или самими человеком? Вместе с Олегом Гуровым мы подступаем к этим проблемам, а эмпирическим материалом на этом пути нам послужат фильмы Дэвида Кроненберга
Анна Винкельман – философ, научный сотрудник Radboud University, сотрудник «Новой газеты. Европа», автор серии лекций «Жизнь сложная», книги «Лучший из невозможных миров».Вместе с Анной подступились к вопросу о о красоте в философии Канта и Шеллинга. Так ли для Канта вопрос о красоте сводится к форме суждения о прекрасном, и что это суждение может сказать о бытии и о нас, наделенных вкусом? А для Шеллинга красота уже нечто больше, притязающее на бытие? И не ли между этими столь полярными подходами в понимании прекрасного смысловой связи?
Фундаментальная онтология на службе у психотерапии. Вместе с философом и психологом, доцентом философского факультета РГГУ Алексеем Лызловым мы выясняем, как фундаментальная онтология Хайдеггера превращается в инструмент для решения конкретных психологических проблем. Обсуждаем, чем практика дазайн-аналитика отличается от работы психоаналитика, и почему экзистенциальная встреча с тревогой или отсутствием смысла может быть целительной.
Вместе с Дарьей Семеновой говорим о психологии расставания, боли, которую мы испытываем как по ту, так и по эту сторону, о факторах и причинах расставания, а также о возможных подступах к возвращению после разрыва.Расставание это фундаментальная части наших отношений с людьми, а не только то, что случается в конце отношений, – может поэтому расставание это не всегда предел в отношениях. И оно не случается только тогда, когда когда кому-то приходит в голову прекратить отношения. Исток разрыва коренится в природе самих отношениях, а если еще глубже – в самой оснвое бытия.
Вторая часть встречи с Николаем Борисовичем Ивановым. В этот раз, отталкиваясь от (не)понимания Другого, Бога, самого себя, приближаемся к пониманию слова, как первичного орудия понимания, способного к простоте и сложности видения мира. А это прямым образом приближается к событию истины.
Гость подкаста – Николай Борисович Иванов, петербургский философ, долгое время доцент кафедры социальной философии и философии истории философского факультета СПбГУ. Поговорили о философии, философском факультете и философии в Петербурге. О мышлении, понимании понимания, феноменологии шедевра.
Гость подкаста - Виктор Соклово, автор проекта Слово. Канал Слово - https://www.youtube.com/@slovosokolovoИзначально мне хотелось в центре нашего разговора поставить само слово, но в процессе подготовки к выпуску я понял, что тема слишком необъятна, и чтобы как-то к ней подступиться, пришлось большую часть нашего разговора посвятить Андрею Тарковскому. Мой тг-канал - https://t.me/blue_canvasСтраница с моими авторскими философскими курсами - https://project12897361.tilda.ws/
Вместе с Александром Сысолятиным, выпускником кафедры истории зарубежной философии МГУ им. М.В. Ломоносова говорим о философии Ницше и его ключевом герое – Заратустре.
Как исследователя М.М. Бахтина меня всегда с особым вниманием привлекают философские исследования творчества Достоевского. Очевидно, что после Бахтина и Подороги, кажется, никто из философов так и не сказал ничего действительно интересного о Достоевском, – все какие-то общие места, не выходящие за пределы тех «вечных и проклятых тем», которые были обозначены самим Достоевским. На творчестве Достоевского легко спекулировать, но трудно сказать что-то по-настоящему значительное, что не превратилось бы в общее место, встав в ряд уже сказанного. Тем не менее мой скептицизм оказался подорван, когда я обратил внимание, что на кафедре философской антропологии МГУ под руководством Ф.И. Гиренка была написана и защищена диссертация Ксении Николаевны Холодновой – «Двойственность как фундаментальный принцип антропологии Ф. М. Достоевского». Это как минимум стоит внимания, чтобы поговорить с автором этой диссертации.
Вместе с Семеном Орлиным, аспирантом кафедры философской антропологии МГУ, мы поговорили о психоанализе, перебросили нить от Фрейда к Лакану и, конечно, не ответила на вопрос, что такое сексуальные отношения, но несколько прояснили сам вопрос.Я попросил Семена вкратце объяснить, о чем пойдет речь, и привожу его аннотацию в авторской редакции:Традиционно новаторство Лакана связывают с переводом концептуализации бессознательного с органической платформы на поле функционирования языка. Таким образом, отныне фрейдовская онтология драйвов и защит обобщается в русле структурно-лингвистического подхода. Эдипов комплекс — это основополагающая метафора выращенной из впитанных эротики и агрессии уникальной для говорящего существа (parlêtre) конструкции отношений субъекта с языком. Это обеспечивающее психосексуальный рост ребенка «языковое тело», синтезирующееся эффектами побуждений заботы, контроля и запрета. Желание получает свое становление через конфронтацию с родительски интегрируемым законом, для своего блеска оно требует разработки достаточно совершенного для самогипноза воли слова.Для философии, плоды лакановской дисциплины — это соблазнительный спекулятивный инструментарий, обслуживающий пафос страстной настойчивости в русле трангрессии и негативности. Для клиники это возможность отстаивать приходящему в аналитический процесс верность собственной индивидуации вопреки нормализующей необходимости. Для воспроизводства аналитического сообщества Лакан сплавил оба эти дара в требование аналитику продемонстрировать (la passe) образ желания, удовлетворяющий почтенности задачи сохранения и развития психоанализа. Лакановская традиция, обосновав бессознательное, организованное как язык, продолжает свою миссию в опоре на бессознательное, уже не просто толкуемое, но обновляемое средствами речи и письма.
Мне всегда казалось, и казалось не без оснований, что одной из центральных тем в философии Мераба Мамардашвили является тема свободы. Но можно ли назвать его философом свободы? И как вообще возможна философия в условиях несвободы? Если вообще возможна. В «Картезианских размышлениях» Мамардашвили отмечал, что «внутренней свободы, вопреки предубеждению российских людей, не существует. Существует просто свобода. Так же, как не существует лососины первой свежести. Свежесть бывает только одна, она же и последняя, как говорил ваш любимый автор».Вместе с Семеном Лариным мы попытались немного поговорить на эту тему. И несмотря на очередные технические проблемы, вышло очень продуктивно и интересно.Мой тг-канал - https://t.me/blue_canvasтг-канал Семена Ларина - https://t.me/strongerthanhuman
Заключительный подкаст по введению в трактат Мартина Хайдеггера «Бытие и время». Здесь мы затронем содержание структуры Dasein, и сосредоточимся на трех – Бытие-в-мире, Забота, Бытие к смерти.
Поговорим о бытии. Точнее поговорим о Dasein как то сущее, которое мы сами всегда есть. В отличие от других сущих, Dasein в своем бытии относится к этому бытию, то есть осмысляет его. Это не абстрактный субъект, а бытие-в-мире, изначально погруженное в практику и заботу.
Мартин Хайдеггер – последний классический философ, понимание которого часто сопровождается трудностями. Тут и специфический язык, и способ работы с мышлением, но как по мне, все это вторичное, и подлинная сложность кроется в чем-то другом. Тем не менее, я подготовил пять ключей, внимание к которым позволит читателю хотя бы попытаться войти в его философию, и понять, что же в ней следует искать. Эти ключи следующие:1) Он феноменолог, а для феноменологии важен принцип назад к вещам. В случае с Хайдеггером это означает - назад к бытию. 2) Различие между онтическим и онтологическим, то есть различие между бытием и сущим. 3) Принцип забвение бытия, – есть сущность самой метафизики. 4) Бытие не где-то там, оно здесь, ближайшим образом сопряжено в нашей способности вопрошать о нем. 5) Необходимо знание историко-философского контекста, и кроме того – умение поставить себя на карту мышления.
Поговорим о философии М. Хайдеггера. Давно пора это сделать, но пока ограничимся размышлением об одном из понятий его фундаментальной онтологии, а именно о понятии das Man. Буквально это - люди, как все, оно говорят, но кто говорит - остается неясным. Исходя из аналитики Dasein бегство от экзистенциальной тревоги осуществляется не только через разрушительные практики, такие как алкоголь, но и через социально одобряемые формы, как напрмиер работу, реализацию или даже философствование. Работа предстает как глубоко встроенная форма онтологического уклонения: она не просто закрывает вопрос о бытии, а отменяет саму возможность его постановки. В этом контексте алкоголь, как парадоксально, может оказаться ближе к бытию, он сохраняет присутствие тоски, тогда как работа маскирует ее под норму. Подлинность здесь не утверждение, а постоянное удержание открытости к тревоге и сомнению в самом факте мышления.
Учебный год подошел к концу, и тут же у меня появилось желание, что-то записать. Начнем с вопроса о ценности. Сейчас только и говорят, что о ценностях, какие они хорошие и великие, но что это вообще такое? Некоторое смыслополагание? Хорошо, но каков сам смысл ценностей? И что это за вопрос о смысле ценности, где мы можем с ним столкнуться? Где же тогда вопрос? А он именно здесь: может ли ценность быть чем-то иным, нежели отражением общественного ожидания или личной привычки? Может ли она быть чем-то, что бросает вызов, а не услаждает? И не означает ли это, что подлинное мышление о ценности начинается там, где привычная иерархия ценного теряет силу, где все привычно-ценное рассыпается, и в этом провале встает нечто важное? Ценность это не то, что признается большинством или пропагандируется как добро. Это структура напряженности, внутреннего различия, в которой открывается возможность решения. И, возможно, вопрос о ценности это всегда вопрос об экзистенциальной гравитации: что удерживает меня от падения в бессмыслицу, во что я не могу не верить, даже если это рушит мою картину мира.
Иммануил Кант это один из тех философов, история философия после которого кардинально меняется и уже не может оставаться прежней. По образному выражению, в области познания он совершил коперниканский переворот, показав активное участие субъекта в деле познания. Жертвой такого подхода стала полная невозможность говорить о бытии по ту сторону сознания, – мы не можем познать вещь такой, какая она есть в себе, но только ту, которой она является для нас. Первое Кант связывал с ноуменом или вещью в себе, второе с феноменом. Однако это касается разума теоретического, но Кант отмечает, что разум может не только познавать, но и быть причиной наших поступков. Это область этики, и вот здесь мы можем преодолевать те ограничения, которые навязан нам нашей собственной природой. Как это осуществить? Ответ прост – следую нравственному закону внутри тебя. В том выпуске погорим об этике Канта, о категорическом императиве, свободе и, конечно, о существовании Бога. Мой тг-канал - https://t.me/blue_canvas
Пытаясь осмыслить русскую культуру, мы часто и очень часто исходим из двух ключевых сценариев: либо определяем ее как Западную культуру, пусть и особую по типу культуру, либо Восточную, так же особую. Восточная культура с подачи Гегеля определяется как культура рабская, в то время как Запад это культура свободы. Вот только русская культура не знает того понятия свободы, которое олицетворяет собой Западная культура, но также не знает она и такого продуктивного рабства, каким оно предстает в Восточных культурах. Русскому в равной степени чужды и даже враждебны как восточное рабство, так и западная свобода.
Только один человек меня понял; да и тот меня, по правде сказать, не понял, - считается, что эти слова принадлежит Георгу Вильгельму Фридриху Гегелю. Если понимание есть нечто исчерпывающее, то не стоит и пытаться, но если у него нет пределов, - как это и должно быть, - тогда возникает вопрос о начале понимания. И в данном случае понимании системы философии Гегеля. Под конец года записал небольшой выпуск о его системе и ключевых принципах трактата «Науки логики». Впрочем, ничего нового я здесь не говорю, ни для кого, кто знаком с Гегелем сказанное мной не будет откровением. Но а для тех, кто только подступается к изучению Гегеля, это может быть вполне себе возможным ключом в пониманию его системы. В выпуске использованы музыкальные фрагменты из Симфонии №3 и Симфонии №7 Людвига ван Бетховена