Уктусская школа, андеграунд и собственная травма: разговор с поэтом Русланом Комадеем

Как старообрядцы превратили уральскую глушь в промышленное сердце страны

Смерть, комбинат умирания и цифровое бессмертие

Катя Павлова: прощание с «Обе две», взросление аудитории и ностальгия по «2КУ»

Капром: зачем любить уродливые здания и почему они так выглядят?

«Синдром главного героя». Как песни, вдохновленные панельками Екатеринбурга, рвут TikTok и стриминговые сервисы?

«Груз-200» — это мелодрама? Обсуждаем Балабанова, термин «балабановщины» и почему это кино до сих пор болит о нас

Русский язык: великий и могучий или нуждающийся в защите?

Российское кино: встало с колен или просто научилось лучше маскироваться?

«Лучше клоун-директор, чем директор клоун»: клоунада — зачем современному миру искусство неудачников?

«Театр — это прежде всего развлечение». Николай Коляда о том, как выжить частному театру

«Я против памятников политикам, даже если они хорошие». Руководитель издательства Tatlin про архитектуру прошлого и современных застройщиков

Современное искусство — это развод? Искренний разговор с независимым куратором

Как снимать кино в сложные времена? Режиссер Алексей Федорченко — о выживании авторского кино, ИИ и репрессиях

Физик, ставший священником: зачем в церкви нужны неформальные лекции, дискуссии и настолки

Зачем смотреть ебеня? Честный обзор на малые города Урала

Стрит-арт, театр, выставки: что спасало наше ментальное здоровье в 2024

Ни пуха ни пера: развенчиваем главные мифы о птицах

Почему так жесток снег: задаем синоптику стыдные вопросы про погоду

Бажов, царская семья и «город бесов»: разбираем мифы современного Екатеринбурга