Как Россию втягивали в ненужный ей конфликт, обсуждаем с Ильей Савельевым и Михаилом Юрьевым в эфире легендарной программы «ГлавТема» на Радио «Комсомольская правда». Выпуск от 2018-11-14 20:05:00 . Ведущие: Илья Савельев, Михаил Юрьев.

Савельев:

- Это «ГлавТема». В студии Михаил Юрьев и Илья Савельев. Громкая тема – столетие окончания первой мировой войны. Что стало причиной для того, чтобы Россия втянулась в одну из самых кровавых войн за историю человечества? Какие ошибки мы совершили? Как задолго до начала войны мы начали эти ошибки совершать?

Юрьев:

- Первая мировая война сыграла критическую роль в истории нашего государства. Безусловно, что именно война явилась причиной того, что у нас произошла революция – величайшее событие в истории нашей страны и всего мира тоже. Но уж нашей страны – точно. Здесь существуют разные мнения. Очень широко распространено мнение, что во всем виноват Николай II, который принял решение о том, что мы входим в Антанту. Когда же пришел момент истины, выполнил свой союзнический долг и объявил войну Германии. И вступил реально на стороне Антанты. Почему я разделяю эти вещи? Есть маленькая, но гордая страна Италия. Она входила в союз «оси» - тройственный союз: Германия и Австро-Венгрия. Кредиты получала от Германии. Но когда в августе 1914-го из Германии позвонили и спросили: что же вы не вступаете? – те как-то предпочли смущенно отмалчиваться. Год так никуда и не вступали. А потом объявили, что они подумали как следует и решили поменять стороны. Я говорю к тому, что участвовать в Антанте и взять обязательства выступить в войне – это совершенно не означает их выполнить. И в этом смысле, независимо от последствий, то, что мы выполнили, это говорит о том, что наше государство всегда старалось вести себя с соблюдением чести настолько, насколько это слово применимо к державам. Мы не Италия в этом смысле.

Я не Поклонская, я крайне далек от тех людей, которые склонны падать ниц при виде портрета Николая II. Считаю его очень слабым правителем. Считаю, что многие из его решений или бездействие принесли России отдельный вред. И я сам считал, что главная его вина в том, что он вступил в эту войну. Но все не так просто. Сейчас я не могу так сказать. На самом деле возможности выбора у нас были очень маленькие. Давайте пойдем назад, от момента истины. Могли ли мы в августе 1914 года не вступить в войну? Не могли физически. Потому что, когда был вызван посол Германии по поводу того, что Россия начала мобилизацию, еще не было объявлено, с ним приключился любопытный казус. Произошел буквально анекдот.

Посол должен был предъявить и предъявил, уже телеграммой это было сделано из германского министерства иностранных дел, ультиматум России. Что если она не остановит мобилизацию, было очевидно, что мобилизация для войны с ними, то Германия будет считать себя в состоянии войны. Но от своего руководства, в том числе лично от кайзера посол имел жесткие инструкции – объявить России войны, независимо от ее ответа на ультиматум. И посол поэтому имел с собой две ноты, каждая – с объявлением войны. Одна на случай, если русский царь скажет, что мы не остановим мобилизацию. А вторая – если скажет: хорошо, остановим. Тексты с мотивацией были немножко разные. И анекдот заключается в том, что посол разнервничался, потерял контроль над собой. И после ответа Николая о том, что мы не остановим мобилизацию, вручил оба документа.

Савельев:

- Уровень политиков не изменился.

Юрьев:

- Эти документы есть в музее. Тем не менее, смешно. Но это очень существенно. Это значит, в августе варианта не было. Мы могли объявить – вступаем. Мы могли объявить – не вступаем. Германия все равно заготовила на оба случая текст о том, что она вступает. Это очень важно. Надо помнить, что война – это как развод. Достаточно, чтобы хотел один из участников. Если второй не хочет, это не значит, что это не состоится.

Тогда раньше, допустим. Мы могли не вступать никуда. Остаться вне блоков. Смотрите, что тогда бы произошло. С первого взгляда кажется замечательно. Как Америка до последнего момента, когда она решила все-таки поживиться на остатках. Но если начинаешь думать, то понимаешь, что все совсем не так просто, а ровно наоборот. Предположим, мы были бы нейтральные, Антанта была бы в составе только Англии и Франции. Я имею в виду – из сильных. А с этой стороны – Германия и Австро-Венгрия. Италию я не считаю, потому что, за кого бы она ни выступала, никакой серьезной силы она из себя не представляла.

Савельев:

- Она все равно отказалась.

Юрьев:

- Это никого особо и не волновало. А тут возникает такой момент. Дело в том, что Германия только Англию и Францию разделывала гарантированно в пух и в прах.

Савельев:

- А следующие – мы.

Юрьев:

- Когда к тем мы добавились, а мы были серьезной военной силой, в том числе в военной стратегии, то в этом случае вероятность того, что Германия в течение полугода, максимум года побеждала, именно своим блицкригом, начинает приближаться к ста процентам. Казалось бы, все хорошо. Но только не очень. Потому что уже тогда, если почитать тогдашних германских исследователей, мыслителей, прессу, становится понятным, что на нас они зубы точили уже тогда. Причина очень простая. Понятие Lebensraum – то есть жизненное пространство – придумал вовсе не Гитлер. Оно в германской мысли задолго до этого было. Разница заключается в том, что предыдущее поколение – поколение первой мировой войны – не собиралось никого геноцидировать и так далее. Но свободные территории для раздачи всем желающим стать большими бауэрами – то есть фермерами, оно уже было в полной мере.

У России было много свободной земли. Действительно свободной, в том числе целины, никем не заселенной. Как выглядела сельскохозяйственная земля в районе, где жили казаки, на Дону? Станица, вокруг нее довольно большая территория земли обрабатывается казаками, которые по статусу были почти все вольными фермерами. А дальше пройдешь – ничего, степь ничья.

Савельев:

- Приходи, бери и селись.

Юрьев:

- Количество земли у казаков ограничивалось не тем, что им дали. Им никто ничего не давал, они сами взяли. И очень этим гордились. А тем, сколько они могли обработать при тогдашних технологиях.

Савельев:

- Концепция той аннексии, по мнению немцев, она ближе к Римской империи была?

Юрьев:

- Да. Именно потому что это были еще не звери, а агрессивные завоеватели, но люди. Поэтому даже в случае завоевания Франции они не собирались отправлять французов в газовые печи и селиться на их землях. Никто этого не планировал. А свободных земель в Европе просто физически как не было тогда, так и сейчас нет. А разделать нас, когда они не имеют сзади других противников, друзья, при любом патриотизме, на тот момент мы были несравнимыми силами. Царская Россия была значительной военной силой, но это был не сталинский СССР. Не нынешняя Россия. Это была великая держава, но никаким боком не сверхдержава в военном смысле. Нынешняя страна – вторая по величине и по силе в мире. Причем никакой злой враг, ненавистники России этого не отрицают. Это второй формально, по численности. А кто победит при столкновении – это еще большой вопрос. Тогда никакого вопроса не было.

Хорошо. Может быть, тогда нейтралитет? Может быть, тогда в союз с Германией объединиться? Вот эта мысль уже интересная. За одним исключением – немцы этого не хотели.

Савельев:

- Они хотели единолично доминировать?

Юрьев:

- Нет, там все было намного хитрее. Мы сейчас разбирали ситуацию, когда от 1914 года мы отступили в какой-нибудь 1907-1908 годы, когда войной уже издалека попахивало для понимающих людей, когда блоки сложились. Если мы отступим теперь сильно назад, еще до того, как короновался Николай II, в начале 1890-х годов. Еще при Александре III. Тогда на повестке дня очень серьезно стоял союз с Германией. Россия и Германия, как они себя называли, главные монархии Европы, они были довольно близки друг к другу. Бисмарк, который объединил Германию и который к тому моменту уже был фактически иконой, говорил, что надо с Россией быть в союзе, но тут возник некий момент. У нас с Германией оказались довольно противоречащие друг другу экономические интересы.

Дело в том, что огромный процесс экспорта России составляла продукция сельского хозяйства, продовольствие. У немцев был огромный сельскохозяйственный экспорт – второй в мире после России.

Савельев:

- А потребители были одни и те же.

Юрьев:

- Ну да. Англия в первую очередь, потому что они вырастить точно не могли ничего к этому моменту. Франция, все.

Савельев:

- За одних и тех же боролись.

Юрьев:

- Кроме Америки. Конечно, Америка себя обеспечивала продовольствием. И возить его через океан было тогда дорого. Германия была абсолютным лидером по экспорту продукции тяжелой промышленности – паровозов, станков и так далее. Да, доля сельского хозяйства в ВВП Германии была не очень большая. Но политическое значение сельского хозяйства для любой германской власти было крайне важно. Потому что вся германская элита тогдашняя опиралась на юнкеров – помещиков крупных. А для тех это был вопрос жизни и смерти. При полной удовлетворенности внутре